Долго лежала без сна той ночью.
После десяти выключили в палате свет. Тяжесть какая-то навалилась на грудь, не давала дышать. В кромешной тьме за окном тяжко ворочались грозовые тучи, тревожно лопотали потревоженные ветром тополя. В палате - скрипы, стоны, шорохи, сонное бормотанье. В дальнем углу - чей-то безобразный храп. Ой как же погано на душе! И все мысли - как назло - о соседе. Будто забот других нет, будто думать больше не о чем. Чувство такое, словно ребенка ни за что ударила. "Хорош ребеночек! Два метра ростом, косая сажень в плечах... Не в том дело. Напомнил он, о чем вспоминать не любишь!"
Как первый раз в жизни потеряла себя: сама, по собственной воле встала на грань безумия и смерти. Как опомнилась и поняла, что сделанного уже не воротишь. Как отчаянно взывала к небу именами всех известных богов, а небо молчало, наглухо закрылось небо. Лишь вот так же, как теперь, полыхало зарницами, глухо гремело в ночи, грозя расплатой. Как вычитала в старой книге ту самую молитву, что твердил сегодня сосед в беспамятстве: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!" Ухватилась тогда за нее, за последнюю соломинку в океане отчаяния. И не верила толком, но все твердила про себя, звала. Несчетное количество раз, днем и ночью, как в книге было написано. А потом... Говорят про такое: "человек встретил Бога". Трудно об этом словами...
Ожила душа, и еще страшнее стало - живой, когда осознала в полной мере неумолимую строгость нравственного закона. Столь же объективного, как закон всемирного тяготения, и столь же безжалостного. Оступился - лети вниз. И не было бы никакой надежды, если бы не Бог, что превыше закона. Тот, Который все покрывает своей любовью, прощает грехи и дает жизнь. Страшной для Себя ценой возвращает Он нам жизнь, которую растрачиваем порою ни за грош: крестной, кровавой ценой - это тоже поняла. Новыми глазами посмотрела на свою жизнь, весь мир новыми глазами увидела. Многое из того, что прежде считала белым, увидела черным, а черное - белым. Решила: "Все отдам, ничего не пожалею, только бы сохранить эту кристальную ясность, свет в душе - тихий и радостный. Хранить буду Господни заповеди, чего бы это ни стоило."
Но... "Мне сказали, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернула вспять. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие окольные тропы". Мир, когда-то увиденный в ясным свете Солнца Правды, все сильнее затягивала серая пелена тщеславия, лжи, эгоизма. И все эти долгие годы, изнывая от пустоты в душе, которую ничем не заполнить, разве не просила у Господа прощения за малодушие и нерешительность, за неумение отыскать среди тысячи жизненных путей прямой и единственно верный? Разве не молила Бога послать такие обстоятельства, чтобы остался только один выбор - между Небом и адом? Вот оно: исполнение молитвы. "Глянуть смерти в лицо сами мы не могли: нам глаза завязали и к ней привели". Обидно, что так, но кого винить, кроме себя? Не Бога же: в конце концов, он просто-напросто исполнил много раз повторенную просьбу. И уж конечно, не товарища по несчастью - самозванного братца. "Но что я сказала такого? С чего у него глаза такие стали?"
Поутру первым делом отыскала его в умывалке: специально, чтобы сказать заранее заготовленные слова:
- Прости, брат, за вчерашнее...
Он обернулся: усы в белом, как у кота - только не в сметане - в зубной пасте, глаза радостные. Не дал договорить:
- Ничего, сестренка. Бог тебя простит, а мне и прощать нечего.
Почему-то сразу полегчало на душе: будто солнышко вышло из-за туч, будто гора с плеч свалилась. Почувствовала, что сама улыбаюсь в ответ.
- А звать-то тебя как, братец?
- Виктор, - помедлил мгновение, пытливо вглядываясь мне в глаза. - Иеромонах, то есть нет, просто монах Никита.
Вот и имя вернулось. Слава Тебе, Господи!
- Значит, вы тогда не братец, а батюшка! Отец Никита.
- Был батюшка, да весь вышел. Извержен из сана за злостное нарушение церковной дисциплины. Правильно, в общем... Так что просто Никита.
Затуманила лицо боль, стерла улыбку. Замолчал, отвернулся. Поняла я, что не время и не место продолжать этот разговор. Пошла дальше по своим - ой, если бы по своим - делам.
Каждая мелочь вокруг напоминала об украденных годах жизни. Одноразовые полотенца и посуда в столовой. Плоский - как картина на стене - телевизор. Швейные машины на фабрике, куда меня определили на "трудотерапию". Ткани... Как завороженная, смотрела на это чудо: мягкое, текучее, волшебно меняющее рисунок при малейшем изгибе. На одном куске материала переливались, пламенели закатные облака - яркие перья, сквозь резной узор листвы проступала пятнистая шкура хищника... Как на календариках из далекого детства: смотришь под одним углом - Волк грозит: "Ну, погоди!", чуть повернешь - смеется над ним неуловимый Заяц. Но те, давние картинки не имели глубины, а здесь - будто держишь в руках живую частицу джунглей...