В нашей беседе поставлена точка, разговор окончен. Маленькое, безнадежно рыдающее существо исчезло без следа. Передо мной - взрослая, сильная духом женщина, которая больше не нуждается в поддержке и утешении. Она что-то решила для себя. Возможно, я как-то повлияла на ее решение, но что за выводы сделаны из сказанного? Какие мысли кипят сейчас за этим чистым лбом? Что хотела она сказать своим "да", и мне ли ответила? В любом случае, наверное, лучше всего будет тихо встать и уйти. По опыту знаю: бывают минуты, когда самый близкий друг - лишний, а я даже имени ее не знаю - так и не спросила. "Эх, Рыжик ты, Рыжик!" Неспокойна моя душа: слишком много потерь, слишком болит сердце от своих грехов и чужой беды. И не окажется ли дорога в ад еще для одного человека вымощена моими благими намерениями...
Дарья... Неизбывная моя забота и тревога. Кто бы мог подумать, что через столько лет судьба снова сведет нас. Здесь.
Никогда: даже в первые, лучшие годы нашей дружбы мне не было легко с ней. Сильная, яркая, цельная - она была старше, умнее, во многих вопросах - опытнее меня. Захваченная обаянием ее личности, я несколько лет смотрела на мир ее глазами. Но и в те времена Дарья часто ставила меня в тупик: слишком непредсказуемая в своих реакциях, слишком требовательная, слишком ранимая. Казалось, ее душа сродни черной воды алмазу, и на моих глазах алмаз давал одну трещину за другой. Часто - по моей вине...
Именно тогда я впервые ощутила, сколь непомерна глубина человеческого "я". Наше взаимопонимание порой доходило до телепатии, но очень многое, жизненно важное для одной из нас, все же оставалось - и осталось - навеки непонятым, сокрытым от другой.
Так устроен мир, не беда - не будь я реальная много хуже того образа, который Дарья нарисовала в своем воображении. По мере того, как несоответствие становилось явным, я постепенно теряла ее уважение. Это было больно, но пока еще не катастрофично для нашей дружбы: до тех пор, пока я сама не начала спешно обрывать связывавшие меня - и не с одной лишь Дарьей - нити. На время забыв обо всем на свете, кроме захватывающе новых переживаний первой любви, я делала одну подлость и глупость за другой, лишь бы не дать погаснуть внезапно вспыхнувшему чувству. Да, мне оказалось далеко до строгой чистоты Пушкинской Татьяны, и парень, в которого я втрескалась по уши, был отнюдь не Онегиным. В итоге - срыв в штопор, выходя из которого я нашла Бога. Но, увы, среди многих других потерь, раз утратив, так и не смогла вернуть доверие лучшей подруги. Заново познавая мир, обретая почву под ногами, я попыталась, как прежде, делиться с ней самым сокровенным. А в ответ - холодный взгляд свысока, скептическая усмешка, от которой кровь леденела в жилах...
В скором времени Дарья вышла замуж. Мы по-прежнему жили в одном городе, недалеко друг от друга. Но встречались - раз в год, а то и реже, и встречи эти не были радостными. Иногда мне казалось, что она сознательно стремится унизить, причинить мне боль, так как ее непреодолимо мутит от моих, честно сказать, весьма жалких попыток жить по вере. Особенно раздражал Дарью мой ригоризм в стремлении не грешить больше против седьмой заповеди. Впрочем, охотно допускаю, что все ее резкие, на грани оскорблений, высказывания в мой адрес, были продиктованы искренней дружеской заботой: в глазах Дарьи одиночество - худшее, что может случиться с женщиной. Так или иначе, мы говорили на разных языках и все хуже понимали друг друга...
А дальше... Я не знаю, что было дальше. Дарья, похоже, помнит: что-то очень страшное. Касается ли это нас с ней, ее семьи, ее работы?.. Помнит, но рассказывать не хочет. Утром говорила - излагала общую ситуацию - и то будто сама из себя клещами тянула.
Как же все-таки начинался этот ужас? Ведь сколько помню, ничто не предвещало беды. Были долгие-долгие страсти по коммунистам. Смогут они вернуться к власти, или нет, и если смогут, то что из этого выйдет. А потом, году этак в две тысячи... Да, здесь у меня "скол", "мертвая зона"... Только и остается в памяти, что Никита рассказывал в свободные минутки. Пока мог.
Удивительным, редкостным даром обладал этот человек. Его неторопливую, напевную речь я могла слушать часами, потому что не было, пока он говорил, постылых казенных стен вокруг. Вольный ветер веял, плыли облака, облетали по осени и нарождались весною листья, добрые люди жили и трудились в ладу с Отцом - Богом и Матушкой - Сырой Землей. Да нет ведь! И о грустном, и о страшном - тоже, конечно, рассказывал: о подлых делах и нелюдях с сожженной совестью...