От кофе меня стало тошнить.
– Что за наваждение? – отплевываясь черной жижей и вчерашним боярышником, хрипел я в уборной. – Где моя женщина?
Если верить старухе, гадавшей мне в Мумбае по глазному яблоку, то в прошлой жизни я и сам был женщиной. Темнокожей танцовщицей, распутной и лживой. Старуха сказала, что страдания, выпавшие на мою долю в этой жизни, следствие неблагоразумного отношения к телу в прошлой.
Проблевавшись, я вернулся за столик и на последние деньги взял чая, чтобы согреть окоченевшие пальцы. Напротив, у окна, за которым повалил первый снег, появилась прехорошенькая, миниатюрная девушка. Вместе с ней наблюдая за большими белыми хлопьями, на то, как прохожие становятся похожими на оживших снеговиков, я хотел проникнут в её мысли. О чем она думает? Может, тоже о любви? Или просто о плохой погоде и сырости на улице?
Записывая в свой блокнот: «Чтобы знать, чего хочет женщина, нужно знать чего хочет жизнь. Нужно верить в бессмертие, чтобы по настоящему обладать женщиной», я не заметил, как рядом с девушкой оказался мужчина, стряхивая с себя снежную вату. Парень был под стать своей куколке, смазливый и нежный.
– Зачем здесь-то грязь разводить? – бранилась на него уборщица, уже с ненавистью глядя на мой рюкзак.
Я взял его и вышел. Шаг мой был тяжел, я не шел, а полз по мокрой земле. Первый снег таял, расползаясь на грязь и лужи. Стараясь придать своему движению статус прогулки, я представил, что прощаюсь с городом, потому что завтра улетаю на Мадагаскар, а оттуда к порту Сафал. Поддавшись внушению, я зашагал радостнее и разглядывал окружавшие дома уже глазами путешественника, замечая то, на что прежде не обращал внимания. Мелодию старых домов. Вот башня, арка и балкон. Вот между старцев из потускневшего кирпича влез такой же краснобокий молодец, но его неотесанный вид заметно выпирал. Его стены еще не впитали суть жизни, его кирпич еще недавно двигался по конвейеру.
Прогулка закончилась в подворотне в тупика. Стена стояла, словно преграда, отделяющая от того мира, где я должен жить, где мои силы безграничны. Я разбежался и, бодая пространство, ткнулся в стену лбом. Не сказать, что результат был превосходный. Голову стрясло, и я понял – мои отношения с миром отвратительны, как у двух поссорившихся из-за одного парашюта пилотов.
Набитая огромная шишка обиженно надулась над переносицей. Закурив, я помочился на не пройденное препятствие и хотел было убраться восвояси, как вдруг заметил в углу стены строчки, написанные мелким почерком неизвестного графомана. От времени было не разобрать ни слова, но меня озарило…
Среди надоевших декораций в пляске со смертью я чуть не потерял своё единственное слово.
В этом слове я был человеком, который умрет завтра. Человеком, которого невозможно схватить, как отражение в воде. Протягиваешь руку, а остаются брызги. Моя смерть была моим двойником, который не искал встречи. Мы бежали одной дорогой, но в разных измерениях. Моё всегда здесь и сейчас, его – там и завтра. Точка пересечения была неуловима. Порой я нес свою жизнь на руках, словно подстреленную птицу, пытаясь передать её тому, кто двигался впереди – а он с восторгом наблюдал за мной и пел мне об этом. Я верил – нет страдания, которое любовь не исцелит. Путь к свободе уже пройден, но я вернулся. Зачем? Чтобы жить вечно. Вернулся и повторил своё единственное слово, чтобы встретить и победить чудовище здесь, ибо на небесах его нет. Каким бы именем я не называл чудовище: «время» или «смерть», неважно, это просто – «не любовь».
Любовь – это слёзы сострадания ко всем живущим здесь. И эта Любовь стала моим словом. Вряд ли я хотел пережить судьбу писателя, но мне не оставили здесь другого способа сопротивляться. То, что для многих было праздником жизни, для меня было заколдованным кругом style life, где выгода в материальном эквиваленте была равна пакостной пустоте. Дорога к смерти здесь лежала через желудок – через задний проход вела прямо в ад, где любовь – не любовь, а призрачный сон, навеянный томлением по ней.
Своё magnum opus* (выдающееся произведение) я не писал, а жил. Шагая по вечерним улица, в светящихся окнах я видел отблески тюремных огней. Мой путь уже был пройден, я повторяю его, поднимаясь на тот же холм с крестами, что и мой поводырь. Я нанизан на нитку, которой опоясан мир. Выбравшись из тупика, я чувствовал, как происходит то, чего я ждал. Издалека шел сигнал, земная ось вертелась прямо во мне. Ничего личного… Но те, кто умрут завтра, это не мы, а наши лики, со всеми правдами и неправдами, как лики Януса, направленные в прошлое и будущее. От наваждения времени не избавиться, пока бродишь с копилкой желаний в голове. Ритм времени это ритм тех, кто умрет завтра, сбившись с ритма истинной жизни.