I.
Знаменье утренней звезды – души величье,
Могущество любви, о духи, это снова вы
Омрачаете зрачки и внушаете Ее обличье,
В просторах дальней вышней вышины.
Начертав надгробно сию малую канцону на сердце своем, Созерцатель кроткий не опустошил кубок дум трепещущих, но более наполнился исполненными смущенного восторга образами. Облики священные являли собою достоверное великодушное блаженство, благое созерцание искр вращения планет любви праведной, не обличающей, но облекающей в достопочтенный силуэт благородный, но сопровождающий надеждой спасения и озарения спасительной благостью совершенного бытия Небесного.
Возвышен платонический любовник, обращенный сердцем к Деве обожествленной, невозможно сему мученику сердца предавать любовь на воплощение заботы, бескорыстного дозволения, деяния приличествующего счастью, ибо ведомо ему о Провиденье, как не внемлет оное мольбам сомневающимся, но пребудет с верующими, порою карает оных по нужде их, дабы приготовить место для больших достойнейших дарований. Посему Созерцатель кроткий отринут идеалом, поскольку многое он вознамерился постигнуть, ощутить недозволенное и восполнить неизгладимое, вспоминая незаслуженное соизволение. Сущность его, предвидя одр смертный, предвкушает благостное соитье с духовною любовью. Мир горний владеет разумом его, жадно поглощая нестерпимые потуги души мятежного духа. Вознамерился он припомнить многое дарование немыслимое, ниспосланное милостью Девы Любимой. Она, несведущая в трепете его, в его поклонении воздержанном, да ощутит те судороги естества от пыла любовного неприкосновенного, но невинным сердцем зримого.
Осмыслив, притяну волею невольную силы неизъяснимые, приму подобие поэтическое для восстановления памяти чувственной, прибегая к стихотворному изложению не ведая глубинных способностей рифм, но ведая о математическом построении слов и окончаний их, о напевности слога, не соблюдая табу потаенной откровенности чувств, начну ныне сначала. Однако уточню о достойности восприятия сего неизъяснимого вдоха жизнеподательной любви, в сих всплесках видений безвременных заключено земное мироощущение, порою чересчур чувственное, порою облаченное в священное таинство богопризванного священства, ибо любовь обновляет очи, ускоряет сердце и освещает душу. И ты Дева смиренная поминай не свои движенья, речи, но гласам воздыханий моих внимай. Внемли в музыку любви моей, молю, внемли.
II.
В рожденье осени под вихрем ветра зноя солнечной тоски
По лету, блажен тот день, блаженно первое виденье
Взгляда нареченного судьбой. Разрывая сердце на куски,
Я позади нее сидел, но любострастное стремленье
Лишь Деве было предано. Иные девы столь прелестны,
Не восхищали сердце, помимо той царицы духа.
Велено любовью – будьте честны.
В трепете седеющего пуха
Я блек в ее сиянье, стан изящный завораживал мое сознанье.
Талия ее словно создана для обхвата рук – запретный миг.
Длани стройны ее, волосы распущено являли очарованье
Ночи темной, но светел белизной Девы лик,
Как сей ангела зовут созданья Божьи? – сего не ведая, я полюбил
Всею сердца чистотой, всею юностью, всей душой.
Восхищенную любовь единым чувством пригласил.
Навечно – как живет душа, но вот погладила она себя рукой.
И благочестье сокрушило естество и саму сущность поколебало.
Верность во мне целомудрие зачало, Боже, как мала в изяществе ее десница,
Весь мир растворился чудотворно, всё будто исчезало.
Лишь образ девы завораживал меня, книги первая страница,
Она молчанием меня звала и движеньем каждым покоряла.
Вещаньем тайны оживляла, ослепленьем верила безмолвью.
Мне сердце жалобно, с блаженной болью простонало –
“Сломай ребро, дозволь любви приволью
Лишь раз увидеть образ милый, родись поэт бессонный и гонимый,
Люби или умри – у тебя отныне два пути!”
И выбрал путь я исповедимый.
Ведь семя той любви невинной вскорости должно взойти.
Но разум вторил мне – “Прекрасное потребует заслуг великих,
Репризы великих сочинений, о прекрасном сотни песнопений.
Не быть тебе в рядах безликих.
Но хватит ли у тебя смиренности терпений?
Страданья ждут тебя…мученья…”
Не смущали предсказанья те, внимая сердцу, той здравой мышце,
О, чудо благодатное, свершилось, имя Девы известно стало мне,
Вдохновенные черты ее лица, озарены в алмазном ситце.
Благословенный лик ее смирен и кроток словно Дух.