(Здесь можно поставить многоточие, о, сколько их еще будет…. Все достойны упоминания и восхваления)
XV.
Вот вторая книга сотворена мною, ради создания любви в тебе, Арина. Ради воспламенения любви ко мне, те нежные чувства, дабы мы полноценно обрели друг друга в таинстве венца. Но если и в этот раз ты отнесешься к книге посвященной тебе с безразличием, то такого удара я уже не вынесу. Если гений не смог оживить тебя, то никому из смертных то неподвластно. Значит я еще один год или более года, думал о тебе, писал о тебе никчемно, страдал, о как я мучился, я грелся тем огоньком, что ты мне даровала последней встречей, я обманывал себя, будто им можно согреться, его можно назвать обычными отношениями любовной пары, но дрожал от холода и любовного голода, писал неустанно, надеясь совершить вторую попытку покорить твое сердце. Я отдал на это годы юности, вот уже четвертый, вот уже на подходе пятый. Видимо для тебя я никто, ведь ты не желаешь хвалить или осуждать мои творения. Кто тебе будет посвящать книги и картины, кто? Только я один. Но ты не ценишь то, что даруется тебе. О если бы ты любила меня, вдохновляла каждодневно, а не раз в год, то и предоставить невозможно насколько велики были бы мои произведения. Но ты видишь меня ничтожным и слабым, и тебе нравится видеть меня таковым, ибо ты ничего тогда не теряешь, и ты желаешь видеть мои творения ничтожными, дабы они не создали славу тебе как о деве, не позволившей гению воспарить в полную мощь таланта своего, как о деве жестокой и бессердечной. Но иная слава достойна тебя, и те помыслы отчаяния сокрушают душу мою, они лукавы, ибо они содрогают меня утробно, приводя в отчаяние с одной единственной целью – погубить меня, они призывают меня к самоубийству, и как видишь, я попускаю их, но вовремя останавливаю. Оттого я много страдаю. Надежда подкрепляет силы мои, ибо вот вторая книга создана, и, познав ее, ты, Арина, полюбишь меня, обратишься ко мне, и более не расстанемся мы. Для этого я творил, для этого я жил. Но если откажешь ты словам книги сей, то ты лишишь меня и творения, и жизни.
XVI.
(Немыслимая глупость. Ты вольна поступать, как велит твое сердце, как подсказывает тебе твоя совесть. Я не имею никакого права тебе приказывать, осуждать тебя или поучать тебя, более чем ты можешь принять. Помни что в твоих руках всего лишь мое бесславное творение, не надо вешать на меня всевозможные ярлыки, не надо думать о моем будущем, не надо завидовать мне, ибо я творец создавший сей книгу, который любит тебя, и не более того. Я обращаюсь к тебе, к живому человеку, столь дорогому мне, открываю для тебя душу, чтобы ты помнила меня и любила, как заповедовал Спаситель.
Вот мои безумные страдания, вот и мои здравые рассуждения, когда стихает тот мученический штиль. Прошу, не огорчай меня больше, дабы я не портил бумагу столь неуместными мыслями. Я люблю тебя, вот что всегда должно жить во мне, вот что должно будоражить душу мою. Я видимо чудовище с человеческим сердцем. Я видимо в очередной раз огорчил тебя, но не надо хмуриться, улыбнись, и я, минуя расстояния и миры, улыбнусь вместе с тобой)
2012 г.
Прощаю тебя, Арина, отныне и навсегда.
12.01.2013г.
Нецелованный девственник
Ваш род на мне пресечется, но многочисленное духовное потомство моё не исчезнет с лица мироздания, ибо, где душа – там и бессмертие. Отныне нисколько не ожидая земных почестей, людской славы, поощрений чужих умов, приложу руку творческую свою к бумаге не ради начертания умозрительного воспоминания облаченного в словесный образ, но любо мне в нынешние свои лета, осмотреть жизнь свою, дабы отыскать в самом себе одно ярчайшее богатство, достойное более восхваления, чем мои художественные и автобиагрофические произведения. В свои двадцать четыре года поразмыслю о девственности своей и подобной ей добродетели – нецелованности. Потому-то и зовется сей произведение – нецелованный девственник, ибо я оным и являюсь.
Вот двадцать пятый год живу, я отвергнут всеми девами, коих я нарек музами, ни одна дева не полюбила меня даже не выказала малейшую симпатию, посему я смею лишь мечтать о свидании, тем паче о супружестве. Но помимо сих горестных размышлений и радости посещают меня, я преисполнен ярчайшими мимолетными воспоминаниями и непокорными мечтаниями, мне дарован земной живой образ целомудрия, она кротостью и силой духа призывает быть стойким в девстве, быть достойным и невинным. Она учит не словом, но собственным образом. Внешняя чистота покоит душу, а внутреннее убранство облагораживает телесную красоту, ибо девственность всему предает истинность, изначальную власть совершенного облика несет в себе оная добродетель, посему дева явленная мне наяву, словно Ангел Господень научающий не растрачивать помыслы свои и словеса на пустое и греховное, плотское. Она истина в простоте, она велика и только я осведомлен об ее величье. Также всечасно напоминает – кто я есть, кем мне суждено быть во веки вечные.