Мимолетное желание, иль вечный зов,
Лишь светлую имеет ипостась любовь.
В печали не хватит дров
Скорбей для помраченья разума, приготовь
К неизбежному концу внимания даров.
Девы вы ли истинные божества?
Вы немыслимы, непостижимы.
И не существует прекрасней естества.
Всякие сравненья грубы и непосильны.
В ней столько кроткого озорства.
Немыслима она для неокрепшего ума,
Что не постичь, не умолить.
Болит разлукой юная душа.
В страданьях можно умертвить
Грустные напевы, что живы чуть дыша.
Сколь немощны наши разговоры,
Арина холодна в словах и я,
Немею языком, крадут завистливые воры
Комплименты, говорю серьезно, не шутя,
Мои уста глаголют вздоры.
Отчего себя я начинаю ненавидеть.
Я ничтожен, жалок, одинок и слаб.
Я таков, но желал взаимности (не обидеть),
Сердце слушал, я не был стереотипов раб.
Актером не был, ложью не хотел усилить
Воздействие на деву, я не был лицедеем.
Грустно, ужель стенать и плакать?
Радостной улыбкой воздушным змеем,
Сопровожу, но лестью отношенья пачкать,
Для угожденья, быть заштатным иереем?
Никогда!
Оставлю разум, лишь сердце правдиво и верно.
Да ведет оно меня по пути любви, всегда!
Кривляться же пред девой грешно.
Я честен, и сейчас и тогда
Угодничать не собираюсь.
Мои слова и впредь будут таковы,
Как пожелаю я того, не сомневаюсь
Изгоем стану я, но виновны в том я, не вы.
Ибо я сам себя творю, и себе же каюсь.
Вот сердце мое, что молчишь, бери!
Для чего тебе цветы, подарки, комплименты.
Вот любовь, что пугаешься, люби!
Сожжены все мосты, улицы, проспекты.
Поэт несчастный, обречен, один гори.
Арину привлекала жизнь шальная.
А я любил ее каждым днем всё сильней.
Печалилась моя любовь больная.
Ибо редко говорили мы, всё трудней
Разговоры затевались между нами, остальная
Жизнь меркла для меня, она нелепа.
Месяцы летели стаей перелетных птиц.
Отдалялась дева, но куда?
Я познавал всю остроту любовных спиц.
Жизнь моя – не только я творец полотна
Сего, мы вдвоем творили, я и ты одна
Кисть брала и рисовала слезы
На щеках моих, а в душе холодная война.
Всё грудой свалено, ничто не сменит позы
И манит свобода смертная высота окна.
Ты была юна, но кто состарил твои мысли?
Не содрать ту корку черствую сомнений,
Словно старуха, разочаровавшаяся в жизни.
Какой лжец лукавый, создатель ложных мнений,
Лжепророк тебя испортил, кто? – были
У меня вопросы, и я преподал тому урок
Морали, речью бы отсек его пороки
Кои породили книги сумасбродные, порок
В злобе их неправедных трудов истоки.
Их читатели жестоки, взводят критики курок.
И люди молодые обманом тем живут.
Не хорошо судить, в них пониманье есть
Где плохо, а где хорошо, но ныне лишь жуют
Коровай, что им на блюде подают, теряя честь.
Вериги с возрастом себе куют.
Но раньше, где было ваше разуменье?
Мой мир, ты вне пространств времен.
Для созерцанья душа моя ищет возвышенье.
В себе я от мира освобожден.
И в творенье я обрел высвобожденье.
О чем ангелы, вы поете?
Какова станется любовь, взаимной, безответной?
Какую весть вы гонцами мне несете?
Реальностью обрадуете или сказкой несусветной.
На чьих крылах меня вы унесете
Для высот или падений.
Этот дар словесный хуже словоблудства
Для судеб разрешений.
Начертанное имя, эти постоянные безумства,
Орудья пыток для ушедших поколений.
Я пишу
Книгу, но для чего эта великая словесность?
Ибо этим игом буквенным я жизнь свою крушу.
Горе поэта его свобода, честность.
Я от правды умираю, я от нее умру.
Слабеет вера, нет желания творить,
Когда талант использован не в меру.
Безумьем любви душу я стал травить.
Пусть так, не познать чужую веру.
И чашу чужого безумства не испить.
Слова всего лишь, письма, что терзают
Мои чернила или то дурман осенний.
Но иногда и строчки благость излучают.
Сколь и души, сколько слов, столько мнений.
Однако чувства всегда возвышены, свергают
Гнев, ибо любовь всесильна.
Ласка нежности сильна, лед отчаянья могуч.
Стихии не стихают, бедствие всемирно.
Но сердце, куда направишь ты скопленья туч?
Творец наблюдал за выбором нашим неотрывно.
Судьбу слагая из мыслей наших, дел,