— Хм… Пять минут, — покачал черной кучерявой головой Стасик. Думаешь так просто…
— А мне легко? — возразил Рожков.
— Ну ладно…
Заскрежетали полозья. Через пять минут смолкли.
— Эй, зачем вам эта штука? — крикнул Еремичев.
— Как зачем? — утирая пот со лба, ответил Стасик. — Вот ляжем, к примеру, мы под яблоню. Включим трясучку. И яблоки сами к нам попадают. Очень удобно.
— А при чем тут санки? — не отставал Еремичев.
— Я не знаю, — ответил Стасик. — Это вот все он, толстый. Когда его таскаешь на санках по асфальту, он чего-нибудь изобретает.
— А что он еще может изобрести кроме этой… дурацкой трясучки? настаивал Еремичев.
— Не знаю я, — ответил Стасик. — Все, наверное.
— Ну так уж и все, — насмешливо не поверил Еремичев.
— Не верите? — уточнил Стасик.
— Верю, не верю… Доказательства нужны, — сказал Еремичев, у которого во взрослом времени обещаниям и заверениям давно не верили. Доказательства.
— Хорошо, — начал горячиться Стасик. — Пожалуйста. Чего хотите?
Рожков безучастно молчал, будто происходящее его никак не касалось.
— Ну хорошо, — хитро прищурился Еремичев. — Коли вы считаете, что для вас там, за границей, проблем нет, изобретите мне… Ну, хоть бы… Сейчас!
Ради такого случая Еремичев спустился во двор и подошел к границе. В руках он держал палку. Пошутить он решил. Ведь для шуток во взрослом времени времени почти не оставалось. Поэтому Еремичев постарался не упустить удобного случая.
— Вот, — сказал он, останавливаясь перед границей и вынимая из палки чертежи. — Мы сейчас готовим к запуску ракету. С людьми, между прочим. Если бы без людей — тогда еще полбеды… А вот с людьми… Как двигатель выходит на режим, такая вибрация, что люди-то и не выдерживают. Прямо как ваша трясучка. Собаки выдерживают и обезьяны. Механизмы выдерживают. А люди нет. Ни в какую. Не желают выдерживать. В чем тут дело? А?
И Еремичев хитро прищурился.
Стасик толкнул флегматичного Рожкова.
— Слышь? Как? Сможешь?
— Неохота, — сонно сказал Рожков.
— Это как же понимать? — поинтересовался Еремичев. — А если бы была охота? Неужели бы сделали?
— Вообще-то, я думаю, ему это пара пустяков, — подумав, сказал Стасик. — Только его надо заинтересовать.
— Ага. Стимул, — сообразил Еремичев, так как именно это слово чаще всего употреблялось во времени взрослых. — А чего же он хочет?
— Мороженое, наверно, — сказал Стасик. — У нас его не производят, в нашем мире. А он его любит.
— Так значит мороженого?
— Ага, — вдруг оживился Рожков.
— А чего же вы его не изобретете? — засмеялся Еремичев. — Вы же все можете.
— А зачем его изобретать? — удивился Стасик. — Оно же давно изобретено.
— Ну ладно, — сказал Еремичев. — Сколько пачек?
— Десять! — сказал Рожков. — Заболеете, — сказал Еремичев. — Небось, лекарств в вашей стране тоже нет? В общем, по две на брата. И все. Торг окончен.
— Ладно, — сказал Рожков, еще раз глянув на чертеж. — Поехали.
Стасик взялся за веревку.
— А без этого никак? — Еремичев указал на санки. — Уж больно того… Шумно!
— Нельзя, — сказал Стасик. — Мы уж по всякому пробовали. Только так и получается. Иначе ему ничего в башку не приходит.
И он с отвращением посмотрел на санки.
— Ну, валяйте, — сказал Еремичев. — Только без трясучки.
И пошел домой. Сзади послышался скрежет. Когда заново разогрел чайник и налил себе свежего чайку, дом опять задрожал. Еремичев бросился к окну.
— Что? Оп-пять трясучка? — заорал он.
Дрожание прекратилось.
— Это мы чтобы вызвать вас, — нахально крикнул в ответ Стасик. Спускайтесь. Готово.
— Как готово? Что готово?
— Что заказывали, — пожал плечами Стасик. — Где мороженое?
Еремичев бросился во двор. Бросился, сильно не веря. Во времени взрослых ничего быстро не делалось, а если и делалось, то называлось «халтура». Честное слово, существовало такое слово.
А мальчишки показали ему чертеж. Не очень-то умело нарисованный… Но…
— Э, — сказал Стасик, пряча бумагу за спину. — А мороженое? Забыли?
— Да… Сейчас, — сказал Еремичев, потоптался на месте и поспешил за угол, к киоску.
— Сейчас получишь свое мороженое. Заработал, — сказал Стасик.
Рожков помолчал с минуту, о чем-то размышляя. Затем сказал:
— Слушай, а зачем ему эта штука?
— Какая? — спросил Стасик, выжидательно поглядывая на угол дома.
— Ну, которую мы сейчас нарисовали?