— Как зачем? Он же сказал: для ракеты.
— Это понятно, — не унимался Рожков. — А зачем ему ракета?
— А кто его знает… В космос летать.
— А зачем…
— Да что ты ко мне пристал! — рассердился Стасик. — Зачем, зачем! Я знаю? У них так положено. А если очень интересно — спроси сам!
Еремичев возвращался бегом. Один из брикетов оказался подтаявшим, с обертки капало. Несколько капель попали на брюки. Любой бы взрослый на месте Еремичева расстроился. Но этот взрослый был сейчас занят только одной мыслью.
— Вот так пошутил, — бормотал он на бегу. — Вот так пошутил.
Получив желаемое на границе, обе стороны занялись своими делами. Мальчишки устроились рядышком на санках и принялись за мороженое.
Еремичев скрылся в глубинах своего времени, где и закипела Срочная работа.
И прошел год. Но во взрослом времени. В стране детей этот срок мог оказаться и иным. Время там измерялось не очень регулярно. От случая к случаю — отметкой на дверном косяке, ровно над чьей-нибудь вихрастой макушкой.
А во взрослом времени взлетела ракета. С людьми, между прочим. К далеким звездам. Надолго улетели. О чем и написали в газетах, и чему посвятили очередные речи.
Когда речи отгремели, Еремичев вспомнил о ребятах. Потому что во времени взрослых появилась очередная затея. Вновь связанная с запуском ракеты. Но такой ракеты, чтобы могла вылететь за пределы Галактики и вернуться! Совсем уж какая-то особенно грандиозная ракета. С людьми, между прочим. Вот поэтому-то Еремичев и вспомнил о ребятах.
Вспомнив о них, он подошел к окну и поглядел за границу. Стасик и Рожков сидели почти там же, где прошлый раз оставил их Еремичев. Сидели они на санках, и Стасик горячо в чем-то убеждал сонного по обыкновению Рожкова.
— Эй, — опять не очень-то вежливо окликнул их из своего времени Еремичев. — О чем дебаты? Хотите мороженого?
— Кто же не хочет? — резонно ответил Стасик.
И даже Рожков оживился.
— Сейчас угощу.
Еремичев сходил в тот же самый киоск, купил пару пачек пломбира.
— Это вам аванс, — сказал он, протягивая пачки через границу. — И будет еще, если поможете мне.
— Только никаких ракет, — сразу предупредил Стасик.
— Почему? — удивился Еремичев. — Чудаки, это же интересно.
— Может быть, — не стал спорить Стасик и поймал языком сорвавшуюся с краешка брикета каплю. — Только этот толстый уже не может изобретать никакой техники.
— Это правда? — спросил Еремичев у Рожкова.
— Ага, — безмятежно отозвался тот, поглощенный поеданием пломбира.
Еремичев вдруг чего-то заволновался, как делали все во времени взрослых, когда чего-нибудь не понимали.
— Ребята, — сказал он, — вы не думайте… Если там мороженое или жевательная резинка… так за этим дело не станет. Можно и посущественное придумать награду…
— Да нет, — сказал Стасик. — Дело не в этом. Нам не жалко. Просто возраст такой. Мы же растем. Вон у него голос ломается.
— При чем тут голос? — удивился Еремичев.
— Не знаю. Только все. Никакой техники.
— Жаль, — от души подосадовал Еремичев. — Ну ладно. Будьте здоровы.
И глубоко задумавшись, навсегда удалился в свое взрослое время.
— И все же я не пойму, — сказал Рожков, облизывая пальцы правой руки. — На что им эта ракета?
— Да я тебе уже сто раз объяснял, — сказал Стасик. — В космос летать, чего тут непонятного?
— Это-то я как раз понимаю, — сказал Рожков, на всякий случай облизав и пальцы левой руки. — А вот что им в космосе надо?
— Ну, как что? Ну… Может, с инопланетянами хотят встретиться, с братьями по разуму…
— Но ракета-то зачем? — сказал Рожков, вытирая облизанные пальцы о штаны.
— Слушай, отстань, а? — жалобно сказал Стасик. — Ну откуда я знаю? А если интересно, спроси у этих, с Альдебарана. Кстати, когда они тебя на связь вызывают?
— Да пора уж, наверно, впрягайся.
— Ох, — тяжело вздохнул Стасик, берясь за веревку от санок. — Ты знаешь что, спроси, нет ли у них мороженого, а? Жарища сегодня, не могу…
— Ладно. Трогай, — скомандовал Рожков, поудобнее устраиваясь на санках.
Над двором разнесся скрежет полозьев. Скрежет заполнял двор и выползал на улицу. Ни асфальт, ни полозья ничего не знали о границе.
БА-БАХ!
Ветеран Петров сидит на скамейке у подъезда и заслуженно отдыхает.
У пацанов же — летние каникулы. Пацаны в это утро бабахают пистонами. Кладут их на бордюр, а сверху камнем — ба-бах! Или молотком — ба-бах!
— Уау! — вопят пацаны, когда особенно громко бабахает. — Полная Америка!