Медвежонок завопил. Мы услыхали и теперь другими глазами увидели следы.
— Так-перетак! Медведица с медвежонком.
— О, черт! Доставай быстрей!
— А толку…
— Может на дерево залезть?
— С ума сошел? От медведя на дерево?
— А что же делать?
— Идти, как шли.
— Достань, все-таки. Как-то спокойнее.
— Да пожалуйста. Только бессмысленно.
Тайга много видела таких штук. Самых различных. И в марках разбиралась лучше любого эксперта. Она сразу определила: вставка. Коротенькая, без приклада, как раз, чтобы в рюкзаке поместиться, не вызывая ненужных расспросов. А стало быть — разрешения на ношение оружия нет. А значит — не охотники.
Мы достали из рюкзака жалкую нашу однозарядку. Вещь в Ее владениях совершенно бесполезную. Чтобы перезарядить после выстрела, надобно через ствол шомполом выбить гильзу от предыдущего патрона. Да и патроны — от малокалиберной винтовки. При этом головку пули надо скусывать — иначе патрон не входит в патронник. Такая вот морока. Как при стрельбе из гаубицы. Только эффект далеко не такой.
— Заряжай, черт тебя дери, болтаешь много!
И пока заряжалась маленькая бессмысленная винтовочка, в Тайге стояла тишина. Зрители наблюдали с большим любопытством.
Так мы двинулись дальше, стараясь ступать как можно тише. С обкушенной пулей в узком стволе и с топориком наготове. С туристским металлическим топориком. Которым хорошо лущить щепу для костра.
Медведица не пускала медвежонка на дорогу. Но запретить ему двигаться вообще она не могла. Того просто разрывало от любопытства. Зверюшка то и дело мелькала среди деревьев, оглашая окрестности воплями после очередного материнского наставления.
Так мы и двигались — параллельными курсами. Парами. Мы, как цари природы — по дороге. Крадучись. Медведица с медвежонком — по придорожному редколесью.
Подгоняя нас, метался над дорогой угрожающе-предупредительный рык медведицы. Казалось, только в монотонном, изнурительном движении без привалов единственное спасение и единственное состояние хоть какого-то покоя.
— Скоро… должна быть… изба… лесозаготовителей…уф!
— Пошел ты… со своей… картой!
Перед тем, как выйти на маршрут, мы прошли проверку на психологическую совместимость. Провели ряд невинных тестов. Это было в городе.
Но все же через час гонки над нами смилостивились. И мы вышли к вертлявой речушке. Под открытым небом на берегу стоял длинный дощатый стол. В это жилое место, хоть и без единой живой души, медведица сунуться не решилась.
Закипала вода в котелке. Взметнув эхо, вылетала из ствола обкушенная пуля, сопровождаемая энергичными возгласами.
В мертвом поселке народа манси мы оказались еще через час пути. Осмотрев пару полуразрушенных хибар и не найдя ничего интересного, мы присели на рюкзаки заросшей и безучастной ко всему улицы.
С другого конца поселка бежал к нам черный человек. Бежал давно. Улица вытянулась метров на триста, а человек бежал медленно. Мы успели выкурить по сигарете.
Наконец он подбежал, этот черный человек в черных сапогах, брюках и ватнике, темнея широко раскрытым беззубым ртом.
— Сейчас машина будет, — сказал он, опускаясь на корточки. — Не уходите.
— А куда все делись? — спросили мы, указывая на дома.
— Мансюки-то? Старики померли. А молодые спились и тоже померли, радостно пояснил черный человек, вытирая грязной ладонью поросшую темной щетиной голову.
— А ты?
— А я тут с напарником. Коров пасем. Сейчас вот съезжу в поселение, схожу в баньку — и обратно коров пасти.
Он уже почти отдышался.
— Поселенец?
— Ага.
— Давно из зоны?
— С год.
— А здесь еще сколько?
— Полтора. Немного.
Он засмеялся. Потом попросил сигарету. Закурил и опять засмеялся, глядя на нас влюбленными глазами.
— Хорошо, — сказал он. — Сейчас машина придет. Поедем. — Он ненадолго задумался, затем добавил ни к селу, ни к городу: — Лишь бы войны не было.
Мы переглянулись. Он вновь засмеялся. Пояснил:
— Да нет, все в порядке. Я просто че думаю. Вот мне полтора года осталось. И свободен. Так? А если война? Не погуляю, значит.
Он вскочил на ноги, прислушиваясь к чему-то в полнейшей тишине, живущей на фоне ровного таежного шума.
— Идет машина. Айда к дороге.