прозрачней слюды и стекла.
И звучит все нежней
твой по-прежнему девичий голос,
И в копне твоих рыжих волос
не видна седина,
И по-царски цветет
золотой, как они, гладиолус.
А быть может, что это
прощально горит купина’.
И над лентой реки,
что несет на закат свои струи,
меж кустов ивняка
по песчаному ложу скользя,
я тебя на бегу,
словно юность свою, поцелую,
позабыть про которую
в августа пору нельзя.
Тяжелеют плоды,
осыпая сады и дороги,
Уводящие в сутемь предзимья
и холод зимы.
Жгут костры.
Поздний август подводит итоги…
Ставший вечностью август,
в котором останемся мы.
Тридцатъ первое августа
Ушедшего лета последний звонок.
В реке холодеет водица.
В день Фрола и Лавра сплетенный
венок
Навряд ли когда пригодится.
Остатнее сено скирдуется в стог.
Осот зеленеет убого.
У осени много путей и дорог,
Но главная – в зиму дорога.
Накинь свою шаль, подними
воротник,
Не верь в безысходность итога.
У осени мало дорог напрямик,
Но главная – наша дорога.
И если листами и ветром сечет
И падают белые мухи,
Не думай: «Что было – сегодня
не в счет!»,
Былому не делай порухи.
Ушедшего лета последний венок
Бросай, наклонившись с обрыва…
Как мало в поэзии радостных строк,
В днях лета – дождям перерыва.
Как свойственно поэту
Ночной дозор
Сосны в ночную жуть
Шепчут былину-небыль.
Кони за лесом ржут.
Ты далека, как небо.
Поздний закат сгорел
Над межевым затесом.
В су?теми град Саркел
Взглядом грозит раскосым.
Белой росой блестит
Яд колдовских испарин.
Где-то мосты мостит
Через Донец хазарин.
Стали славянской крыж.
Отблеск огня спокоен.
Что ж ты опять грустишь,
Дней позабытых воин?
Или тебе невмочь
Двинуть свою десницу?
Или об эту ночь
Вспомнил красу-девицу?
Ночи совиный крест
Кружится на аркане.
«Счастье, конечно, есть
Где-то в Тмутаракани».
Вспомнилось, нету сил,
В лю?бых глазах ненастье.
«Я бы тебя простил,
Да не воротишь счастье».
Ветер – в лицо и злей.
Крепче сомкнитесь, губы!
Вновь с боевых полей
Кличут на подвиг трубы.
Над Русью осень
Любимая, в твоих родных глазах
Я вновь обрел все то, что знал дотоле:
Широкое нетоптанное поле,
Кресты церквушек, стены в образах
И сенокос, что в росах, как в слезах,
И ветер, что свистит о славной доле.
Так что еще сказать тебе одной?
Какие прошептать с любовью сказки?
О том, как ярче вспыхивают краски
Осенних рощ под алою луной.
Но кони ржут за сизой пеленой.
И закружились сабли в дикой пляске.
Земля была распластана щитом,
А рыжий лес звенел листвы кольчугой,
И князь, прощаясь с верною подругой,
В броне застыв на береге крутом,
Все забывал и помнил лишь о том:
Костер любви горит под листьев
вьюгой.
Была ладонь шершава и груба,
Когда ее девичьи руки жали.
Лишь жемчугами две слезы дрожали.
А князь шептал: «Прощай, моя судьба!
Упершись в небо, голосит труба,
И в бой зовут веков былых скрижали».
Любимая, я в облике твоем
Увидел то, что скрыла сказок синька:
Осенний лес, вдали твоя косынка.
И чистым полем в неба окоем
Несется витязь, сросшийся с конем.
Не забывай его, моя осинка.
Казанский эскиз
Небо басурманское белесо,
Азиатским зноем опален
Низкий берег, русские березы,
Кем-то приведенные в полон.
Полумесяц мусульманской веры
Вперил в Мекку раскаленный взгляд,
Западу из вотчин Едигера
Минареты стрелами грозят.
Было все: от ярмарки до драки,
От орды до царственных особ.
Таяло минувшее во мраке,
Уходило прошлое в песок.
Но ломилась от товаров пристань
И бурлак надсаживал плечо,
И ломился яростно на приступ
Матушки-Казани Пугачев.
И достались мне в двадцатом веке
Отголоском позадавних дней
Башня легендарной Сююмбеки
Да Коран прабабушки моей.
И один ответ на все вопросы —
Тот, что заучился наизусть,
Отчего в глазах своих раскосых