В селение пришли в полдень, вдыхали воздух обильными глотками, будто черпали его из глубокого колодца. От этого приятно кружилась голова, куда-то улетучивалась усталость.
Только к вечеру столетний Луарсаб пригнал свою отару. Был он сух и прочен. Седые курчавые волосы его напоминали мох, побелевший от времени. Глаза у него были серые, а брови, как выщербинки в камне.
Мы развели костер у палаток, сидели и грелись. Потому что было ветрено и влажно от тумана, спускавшегося с вершин. Мы вполголоса пели песню.
К костру подошел Луарсаб. Невероятно живыми были его глаза. Может, потому, что они все время смеялись? Или это огонь делал их такими лучистыми?
Он незаметно начал подпевать нам. А потом замолчал, задумался. Мы тоже перестали петь, смотрели, как ветерок играет языками пламени. Старик нам казался легендой.
Наш гид спросил, давно ли он спускался в долину. Луарсаб поковырял сучковатой палкой в углях, промолчал. И уже потом, как бы между прочим, сказал, что последний раз спускался с гор еще весной. И теперь вообще не знает, когда побывает в долине. Потому что в сто лет даже орлы труднее машут крыльями…
— Ты, говорят, много песен знаешь, отец?
Луарсаб усмехнулся:
— В горах кто не поет? Разве что, у кого нет сердца.
Кто-то из нас попросил его спеть. Он покачал головой. Мы подумали, что ведь и правда, в горах часто бывают туристы. Наверное, многие, как и мы, просят Луарсаба спеть что-нибудь. Старик устал. А может, просто интерес пропал…
Но тут он словно бы приосанился, положил подбородок на крепкие сухие пальцы, сжимавшие палку. Мы сидели с Витькой напротив Луарсаба и думали, что не такие уж мы невезучие, раз услышим песню высоко за облаками от столетнего горца. И наверное, не всем парням из нашего строительного когда-нибудь еще подвернется что-либо подобное.
Пел Луарсаб о вечности гор. Каждое утро встречает он орлов, парящих в небе. Каждое утро прислушивается к шелесту трав в приволье альпийских лугов. И цветут они, как улыбки горянок, и звенят, как ручьи, что рождаются солнцем и белыми шапками ледников. Его счастье в этом вечном цветении жизни…
А потом он метнул глазами в сторону гор, будто пытался кого-то разглядеть в темноте, побеленной туманом. И то, о чем рассказал, заставило нас встрепенуться. Мы не заметили, как подобрались к самому костру и почти вплотную окружили Луарсаба. Потому что говорил он негромко, а мы боялись, что надвигавшийся туман сомнет его слова. Светка подняла голову, обняла колени руками и застыла.
Говорил Луарсаб о юноше, у которого разум светлее утренней лазури, а сердце щедрее земли. Много слышал легенд на веку Луарсаб, много песен дарили ему горы. И эта встреча была песней. Он спросил у юноши из долины, почему тот опирается на палку, как старик, уставший от жизни. Спросил и пожалел, и прикусил язык. Потому что не было ног у парня.
Тогда сказал Луарсаб, разве мало радостей в долине? Зачем так жестоко испытывать себя? И парень ответил, что горы — его единственная радость. И что можно прожить без ног, а без гор — нельзя, как без сердца. Теперь он всю жизнь будет бродить по горным селениям, слушать песни и приносить их в долины. Потому что жизнь без песен — пуста, как гнездо, которое покинули птицы.
Селение спало. Дремали горы. Голос Луарсаба звучал отзвуком уставшего эха.
— Ты пытаешься нести людям радость, а сам умеешь ли петь? — Юноша взял пастушью флейту. То, что слышали дали, было песнью тоски и надежды. В долине осталась девушка, которую он видел всего лишь одно мгновение, а полюбил на всю жизнь. Он ничего не сказал ей, потому что у него мало слов. Но, наверное, есть где-то песня, которая смогла бы поведать о его большой любви. Он исходит все селения и найдет эту песню.
Старик совсем разволновался. Замолк. И больше не говорил.
У костра мы сидели долго. Нам не хотелось уходить. Мы смотрели на Светку. Она так и осталась застывшей. А потом вскочила и побежала догонять Луарсаба. Мы знали, о чем она его спросит. Когда она вернулась, пламя угасало. Трудно было увидеть ее глаза.
— Что сказал Луарсаб?
— Он был здесь вчера, а ушел сегодня утром.
— Что же ты будешь делать?
— Я пойду за ним.
— Ты скажешь, что любишь его?
— Я скажу, что люблю его песни…
Она взяла нас с Витькой под руки, просто и крепко к себе прижала, будто обняла.
Провожали мы Светку втроем. С нами был Ян. Он шел с нею впереди. Мы плелись в двух шагах за ними.
— Ты, конечно, сильный, — говорила Светка. — Только в тебе нет песни, понимаешь?
Ян молча кивал головой. Это было немного смешно. Потому что Светка была ему ниже плеча. А он соглашался, как ребенок.