Я иду по залитой солнцем улице. Я спешу в экипаж, я тру кулаком глаза. И совсем не потому, что щемит сердце. Просто после темноты зрительного зала солнце всегда слепит и почему-то высекает слезу.
ВО-ПЕРВЫХ И ВО-ВТОРЫХ
Комната у Антона боковая. К утру ее окончательно выдувает, становится холодно, и потому страшно сбросить с себя одеяло, изреженное, подбитое с краев синими лоскутами от какой-то старой рубашки. Когда-то, еще до войны, это было изумительное байковое одеяло. Но потом была эвакуация, и от байки ничего не осталось. Им прикрывалась вся семья. Спали в вагонах на нарах, на полу, в переполненных людьми вокзалах, и даже на одной пристани просто так, под открытым небом.
Да, это было хорошее одеяло. Но теперь оно превратилось в тонкое рядно с ремками. Мягкий пушистый ворс куда-то исчез. Местами оно даже просвечивается. Не греет. Мама набрасывает на него сверху свое потертое, тоже довоенное, пальто с чудным темно-рыжим воротником, застегивающимся сбоку на пуговицу. Хватает его только до плеч. Если же пальто натянуть на плечи, то неприкрытыми остаются ноги. И стынут.
Больше накинуть на себя нечего. Все теплое, что есть в доме, распределено до вещицы. Им прикрыты мама и младший брат Ленька, пятиклассник. Раньше было больше теплых вещей. Например, папино пальто и ватное одеяло. Но на них уже давно, еще в начале зимы, выменяли картошку в окрестных селах.
Антон долго возится, согревая поочередно то ноги, то плечи. Потом засыпает, нырнув головой под одеяло, подтянув к животу коленки. Но так, калачиком, легко спать Леньке, пятикласснику, а не Антону, который уже большой и которому скоро шестнадцать. Резко вытягивает во всю длину ноги, и снова начинается возня с одеялом. Усталость в конце концов берет свое, и Антон проваливается в сон. Но, оказывается, что уже утро и гудит гудок.
Больше всего на свете он ненавидит эти гудки. Ему кажется, что они подкарауливают его специально и начинают гудеть в ту самую минуту, когда смертельно хочется спать. Первым будит поселок гудок электростанции, потом — алюминиевого завода, третьим — ремонтный завод, на котором Антон работает. В поселке есть и другие заводы. Но они значительно меньше и гудков своих не имеют.
Сейчас гудит гудок алюминиевого, и это значит, что времени осталось немного. А вставать трудно. В голове какой-то отдаленный шум, как тарахтенье моторов. Антон знает: шум пройдет, как только нога нащупает кирзовый ботинок. За ночь ботинок до того охладился, что прикоснуться к нему, все равно что наступить на оголенный провод. По телу пробегает дрожь. Начинает трясти, и потому все остальное делается в бешеном темпе, как на беговой дорожке.
Собственно, дел не так уж много. Посещение общего умывальника. Три ледяных всплеска в лицо, как три миллиона иголок. Готово. Сонливость отлетает моментально. Сила ощущений выходит за возможные пределы. Жутко сосет под ложечкой… Пока он натягивает на себя промасленную спецовку, мама успевает из щепок развести огонь и вскипятить чай. Так всегда, так и на этот раз. Два тонких, почти прозрачных ломтика черного хлеба, не без усилий сбереженных от ужина, пара черных и сладких котлет из мороженого картофеля, кружка насахариненного чая в мгновение ока исчезают в желудке. Теперь предстоит самое неприятное: окунуться в холодную предутреннюю тьму и преодолеть два мучительных, нескончаемых километра до проходной завода.
Обычно эти два километра Антон не идет, а пробегает. Идти просто невозможно: насквозь пронизывает ветер. Пропитанные соляркой и мазутом брюки становятся жесткими и холодными, как жестянки. Худая трикотажная пара оказывается совершенно беспомощной, сопротивляется только первые две минуты. Потом мороз вытесняет остатки тепла, начинает сводить колени, и что еще хуже и просто ужасно, начинает подбираться к пахам. Тогда Антон перегибает тело пополам и бежит. Но как убежишь от мороза? Маленький кургузый ватник совсем промаслился, сбился, ни клока ваты, ветру не в чем путаться. Леденит напропалую. Полтора года назад, когда Антон только поступил на завод, мама купила ватник по дешевке у какого-то фезеошника. Он уже тогда был не новым. А теперь совсем прохудился.