— А что, кроме тебя, никого больше не нашли?
— Почему же — многие едут.
— Бросил бы ты все это. Вы же свой огород пропалывать не успеваете, так какое тебе дело до какой-то там целины?!
Ответить нечего, и я бубню:
— Месяца два там пробудем. От силы два с половиной…
— Вот уж верно говорят: поросенка не в силах поднять, а свиноматку на плечи взвалил. Побыл бы с девочками.
— С нами ничего не случится, — Бади тут как тут. — Маленькие мы, что ли?!
— Конечно, маленькие, не взрослые же!
— Нана, а правда, мы подросли? — спросила Бади.
Нана обвела взглядом всех троих:
— Ну и вопросы у тебя — всем на удивление! Не могли же вы стать меньше за эти два года?!
— И Дунетхан тоже? — не без заднего умысла спросил и я в свою очередь.
Тут и Дунетхан не вытерпела:
— Ух, какой! Ты только и знаешь дразнил, меня! Про таких говорят, что они в чужом стаде только свою корову и бьют.
У Нана дрогнула нижняя челюсть.
— Не принимай близко к сердцу — он же шутит.
— А разве видно, что она подросла?
— Если я даже и не вырасту, так ничего в этом удивительного не будет. Ведь пока вы уроки учили, я или у плиты торчала, или коров доила. Посмотри-ка на мои ладони-то и сравни их со своими.
— И мои такими же были…
— Вот именно, что были. А сейчас?
— А вот когда я с целины возвращусь, и мозоли на своих местах появятся.
— Вряд ли для этого надо далеко ехать. Пойдем завтра в огород, и я найду тебе работу.
Дунетхан явно подшучивает — дорогу в наш огород указывать мне никогда не надо было. И сажаем все вместе, и пропалываем, и окучиваем. Какой только работы на огороде нет — все нас ждет. Ведь от одной мысли, что надо плести плетни, оскомина сводит…
— Не волнуйся, никуда огород от меня не убежит. И когда я здесь, и когда с целины вернусь — тоже. Кукурузу ломать опять мне придется.
Нана зашевелилась на своем месте. Видимо, ей что-то надо.
— Не припомню, куда я свое платье подевала?
Бади сняла платье со спинки деревянной кровати за печкой и поднесла ей.
Я направился к выходу.
— Вернешься скоро? — кричит мне вслед Бади.
Напрасно спрашивает. Знает же, если я попадаю в клуб, мне не вернуться домой вовремя. При встречах с ребятами всегда так: разговоришься и простоишь допоздна. Это-то Бади и имеет в виду.
— Постараюсь… — обещаю я и выхожу из дому.
Вечер. Летучие мыши иногда так низко проносятся над головой, что боязно: вдруг заденут. Откуда-то слышится пение сверчка. Вспоминаются счастливые времена, Дзыцца…
Их не вернуть уже — те времена унеслись в такую даль, что и дороги к ним не найти. Возвратить их возможно лишь благодаря памяти. Спасибо, сверчок, что ты напомнил прошлое.
Дзыцца в такую пору садилась на ступеньки. Мы ее окружали, и счастливее нас никого не было. В эти вечерние часы забывалось об усталости, заботах… Мечтали, что и кому привезет в подарок Баппу, какими учеными людьми станем мы, когда вырастем…
Из маленькой комнаты выносили лампу и вешали на столб в коридоре. К тому времени всходила луна…
Направляюсь в конец села, а наш домашний сверчок будто рядом со мной. Все время не умолкает его пение. За околицей к нему присоединяются другие сверчки. Как сговорились — поют все, ни один не отсиживается в своей щели молча.
Я иду по одинокой в этот поздний час дороге, и мне немного грустно. Вокруг поля, деревья, темные заросли кустарников. А вон и родник сверкает под луной. Наша река… Священное дерево… Кладбище…
И вновь я вспоминаю Дзыцца.
Принято считать, что пока не перестали вспоминать об умершем, его нет среди покинувших этот мир. Так ли это, не знаю. Но знаю одно, никогда не забуду я о тебе, Дзыцца. Пока жив, ты всегда в моем сердце.
Много слез обронил я на кладбище. Кто видел это, осыпал упреками: «Разве ни у кого не умирала мать?!» Я молча злился на них. Даже если и так, неужели от понимания этого должна утихать боль моего сердца?
Однажды на кладбище ко мне приблизилась женщина средних лет. Я запомнил ее лицо, а кто она такая, не знал и ни у кого так и не спросил. Она застала меня плачущим и молвила так:
— Только твоя мать умерла, только твоя. Пусть же благоденствует ее душа, видя тебя сейчас!
Ее слова потрясли меня. Разве кроме меня ни у кого не умирали матери?! У многих. Только каждый думает, что ни у кого не было лучшей матери, и никто не испытал большего горя, чем он. Эта мудрая женщина покорила мое сердце. Конечно, и для нее самой ее собственная родительница, несомненно, никогда не была обузой. Но женщина эта искуснее меня владела собой. Впрочем, не потому ли, что старше меня?