Оказывается, пытаясь сделать подножку, я уцепился правой рукой за брюки Кылци и в пылу борьбы, не осознавая всего комизма положения, стягивал их все ниже и ниже. Кылци тоже не сразу понял, что к чему. Вот отчего стоял гомерический хохот.
— До отправления поезда осталось две минуты! — объявила проводница.
Мы подались в вагоны, не переставая смеяться. Особенно заливисто смеялись девушки.
Опять слышен перестук колес. За окном возникают и исчезают телеграфные столбы. Мы останавливаемся — они тоже. Или пропадают на время, чтобы вновь появиться совсем рядом с насыпью…
Проснулся, едва стало рассветать. Холод разбудил. Хотел накрыться одеялом, но не нашел его. Рядом лежит Бечирби. Он способен, знаю, на любые проделки. Я оглядел его.
Но нет, ничего подозрительного. Повернулся к Танчи. Мое одеяло почему-то оказалось на нем. Может, он замерз и вдобавок к своему прихватил и мое? Но нет — на нем одно одеяло. Однако именно то, которым был укрыт я. А где же его? Я даже приподнялся. Вот оно что: свое-то от откинул в сторону. А когда стал замерзать, спросонок натянул на себя мое одеяло. Я укрылся его одеялом. Трудно сказать, сколько минут прошло, но вскоре я почувствовал сквозь сон, как одеяло сползает с меня. Я мгновенно проснулся и выхватил его у полусонного Танчи.
Он повернулся на другой бок, но это не спасает его от холода. Я вновь задремал и тут же проснулся от крика Танчи:
— Где мое одеяло?
Я слышал его вопрос, но проснуться окончательно был не в силах.
— Казбек! Ты мое одеяло не видел?
— Посмотри рядом с собой.
По шороху я понял, что он нащупал его.
Снова заснули.
VIII
Совсем рассвело. Просыпаться стали один за другим. Самым последним сел на постели Танчи. Осмотревшись, обратился ко мне:
— Почему мое одеяло на тебе?
— Да потому что на тебе мое.
— Тебе, наверное, стало досадно, что не сумел сдернуть штаны с Кылци, и потому решил оставить меня без одеяла?
— Так мне и надо! Да когда же сотворившему добро отвечали тем же? Ты утянул ночью мое одеяло, а я пожалел будить тебя и накрылся твоим. К утру ты попытался лишить меня и этого одеяла. Только номер твой не прошел.
На лице Танчи виноватая улыбка:
— Правду говоришь?
— Правду говорю, правду! Но в следующий раз поступлю по-другому.
Люди в вагоне вдруг засуетились. В таких условиях умыться и побриться — дело не простое. Пришлось проявить смекалку. Только умытому, говорят, и благословение. Но поскольку одной духовной пищей жив не будешь, пришлось побеспокоиться и о пище телесной. Было решено позавтракать.
Шум из женской половины вагона нарастал. А как только они отдернули занавеску, у нас прекратились всякие разговоры. Мы обнаружили, что они очень неплохо следят за собой.
Поезд остановился на разъезде в чистом поле. Опять должны уступать кому-то дорогу. На каждой остановке Кылци обходит вагоны. Вот он опять возле нашего вагона, просит всех вернуться на свои места.
— Здесь недолго стоим, — говорит Кылци, подсаживая Танчи в вагон. — Скоро Астрахань, и тогда пожалуйста.
Никому еще не доводилось бывать в таком большом городе, и поэтому в ответ на его слова последовали дружные оханья и аханья.
Вспомнилось что-то из географии. У кого-то из девушек оказалась карта.
Мимо пронесся пассажирский. Мчался он так быстро, что мы и надписей на вагонах разобрать не смогли. Свист, грохот и ветер пропали так же внезапно, как и возникли. В вагон опять заглянуло солнце. Тронулись. Слух вновь привыкал к однообразному стуку колес. А когда стояли, вроде бы чего-то недоставало.
…Опять стоим. Вокруг степь.
У девушек играют в карты. Мы с Танчи подались туда. Сгруппировались с Земфирой и Раей. Земфира очутилась напротив меня, и мы должны играть с ней. Но нет. Она поняла это и пересела к Танчи.
— Почему перескакиваешь? — нахмурилась Рая.
— Боюсь с Казбеком быстро проиграть.
— Оставь их в покое, Рая, — говорю я. — Сейчас мы им покажем, кто умеет играть, а кто нет.
— Держись, Земфира, — воинственно потирая ладони, произнес Танчи и схватил карты.
— Правильно поступаешь, — иронически заметила Земфира.
— Что такое? — удивился Танчи.
— Молодец, говорю, что взялся раздавать карты. Это же работа для слабаков.