Выбрать главу

…Разогнулась, распрямилась спина моя, дышалось все легче. Если бы прибавилось таких людей, как Шаламджери, так оскудели бы и ряды подобных Тепшарыко.

У общежития застал Земфиру, возившуюся с котлом.

— Не слишком ли рано заявился? — начала она с подковырки.

— Ну, это называется — с больной головы на здоровую. Это вы что-то запаздываете…

Земфира глянула на часики, потом на небеса и умоляюще сказала:

— Не пугай, Бога ради, и так вся извелась, дрожу…

— Это отчего же?

— Боюсь не успеть — Настя отпросилась, и я одна…

— Хочешь, подсоблю?..

— А как же на работу, не идешь больше?

— На сегодня — шабаш. Пока доберешься до места, ночь настанет.

— А у меня картошка не дочищена и дрова на исходе…

Земфира, Земфира… Наколов дров, за картошку принялся. Решил поделиться с ней своей радостью. Не усомнился, что она воспримет мою радость как собственную.

— А я из дому письмо получил, — бухнул без всяких предисловий.

— Да-а? — восторженно воскликнула она.

— Сестра в техникум поступила.

Земфира в курсе забот нашей семьи. Это я посвящал ее в них. Знала она и о тревогах моей сестренки. Лицо Земфиры озарилось улыбкой:

— Дунетхан?

Ого, даже имя помнит. Она сама поинтересовалась именами сестер. Вообще, если я разговариваю с ней без вывертов, не намеками, а напрямую, она готова слушать без конца. Но стоит повернуть разговор к делам сердечным, сразу натыкаешься на шлагбаум и дальше нет ходу. Назад же податься не всегда удобно. Если и сейчас начал бы с шуточек-прибауточек, с полунамеков, не завязаться бы этой беседе…

— Откуда ее имя знаешь? — прикинулся я удивленным.

— Да от тебя же самого и знаю!

— Ах, да-да, я и забыл… Ну, точно. Да, Дунетхан. Это голубая мечта ее — поступить учиться. Теперь вот сказка и стала былью.

— Какая хорошая девушка!

— Хорошая — слишком слабо. Замечательная!

Земфира улыбнулась.

— Конечно, замечательная.

— Вот это другой разговор.

Картошку чистили вдвоем. Она второй раз зацепила и выхватила из котла кусок мяса:

— По-моему, готово, — и протянула мне, — попробуй-ка…

Не дожидаясь результата пробы, ухватила посудину с очищенной картошкой.

— Будь что будет, картошка идет в котел, — и высыпала ее. — Минут через двадцать добро пожаловать, гости дорогие…

Солнцу до края земли оставалось пройти с пастуший посох. Ветерок донес поющие голоса. Имей я данные Танчи, никогда бы не пришлось меня уламывать. Правда, и он не очень отнекивается. Старинных героических песен знает множество. Я помню по одной-две строфы из некоторых, а он каждую — от первой буквы до последней точки. Теперь можно уже и разобрать, что поют наши орлы. Показались и сами певцы. Идут обнявшись, положив друг другу руки на плечи. Запевает, конечно, Танчи. Удивительно все-таки: в чужом степном краю и вдруг песня горцев. До того знакомая, что мурашки по спине, спазмы подступили к горлу. От полноты чувств хотелось и плакать и смеяться. Вот бы вскочить на лихого коня, выхватить саблю-молнию и такую удаль показать в джигитовке, чтобы устрашить и настоящих и будущих недругов всех хороших людей. Хотелось продемонстрировать врагам их ничтожество. Я взглянул на Земфиру: она застыла, прислушиваясь к пению. А в глазах ее словно сиял отсвет тех далеких времен, о которых и сложена была эта песня.

О-о-ой, поля Унала камнями полны, Их без толку засевать. Ашламбег сказал:  —  Будзи, взгляни: Идут наши кровники нас убивать!

Когда все собрались, Танчи, приметив меня, удивился:

— А ты куда запропастился?

Я пересказал ему содержание письма. Он искренне обрадовался, упрекнув только, почему умалчивал об этом столько времени. Опорожнил тарелку и обратился к Земфире:

— Такую еду не смей больше мне подавать!

— По-че-му?..

— Аппетит совесть вытеснит: привыкну «бис» кричать.

Земфира улыбнулась.

— Давай добавлю.

— Если это не подорвет экономику колхоза, но только не подымай шума. Не то прослыву обжорой и останусь холостяком. Ведь факты такие всем известны!