- Ларс прав, - цокнул языком Жером. – Ты знаешь, я сюда не рвался. Но теперь мы здесь, и с этим уже ничего не поделаешь. Нужно идти до конца, раз начали.
- По крайней мере, мы сдохнем, зная, что сделали всё от нас зависящее, - согласился Миллер.
- Чёрт с вами, - вздохнул Олег. – Я попытаюсь.
Глава 31. Отец
Ведя четвёрку к дворцу через улицы и площади мёртвого города, Санти время от времени сходила с намеченного пути и скрывалась в руинах. Обычно за этим следовал краткий спиритический порыв, не успевающий перерасти в полноценный шторм, и окрик «Сюда». Четвёрка, будто свора преданных охотничьих псов, бежала к своей благодетельнице, дабы пожрать недостойную принцессы добычу, и поход продолжался. Убийство секураторов, похоже, ничуть не затрудняло Санти, напротив – казалось, это доставляет ей удовольствие. С каждой схваткой движения принцессы становились всё совершеннее. На смену пламенному неистовству, превращающему секураторов в кровяной фарш, приходила холодная лаконичность, умерщвляющая врагов одним хирургически точным выпадом. Потоки крови и разметанные повсюду куски плоти сменились едва тронутыми телами, замершими в позах покорной безмятежности. Многие секураторы сидели на коленях, уронив руки на землю, а голову на грудь, и только багровый ручеёк, бегущий из пробитого черепа или груди, да парящая душа, говорили, что подняться им уже не суждено.
- Нам чертовски повезло, - с наслаждением вдыхал Жером воздух Газамара, поглотив очередную душу. – Просто чертовски.
- Тут не поспоришь, - согласился Миллер и, тронув Ларса за плечо, доверительно прошептал тому на ухо: - Слушай, а она может читать мысли на расстоянии, или ей обязательно нужно прикоснуться?
- Не знаю. А что?
- Да так, слегка боязно.
- А ты думай о чём-нибудь другом, - посоветовал Ларс, нахмурившись.
- Не могу. Ты посмотри на неё.
Принцесса шагала впереди, и скупые лучи света играли на её броне в такт покачивающимся бёдрам. В её фигуре удивительным образом сочетались стройность, даже изящество, и полное отсутствие хотя бы намёка на хрупкость. Плавность её движений была сродни плавности натягиваемой тетивы, звериная грация сквозила в каждом из них. Грань между прекрасной утончённой девой королевских кровей и диким животным, не ведающим пощады, была столь призрачна, что благородство не улетучивалось, даже когда Санти передвигалась на четырёх конечностях, равно как и кровожадная дикость никуда не исчезала, когда принцесса гордо шествовала с высоко поднятой головой.
- Скорее всего, - ответил, наконец, Ларс, с трудом отведя взгляд от Санти, - ей не нужно касание.
- Кхм, - почесал бороду Дик. – Но, раз я до сих пор цел, может, ей по душе мои мысли. Как считаешь?
- Если ты воображаешь, как тебя заживо свежуют и поливают кипящим маслом, то вполне возможно.
- Эй! – остановился Миллер, глядя Ларсу в след. – Не очень-то вежливо!
- Аккуратнее с мыслями, - бросил тот через плечо.
- Тысяча лет одиночества, - напомнил Дику Жером, обогнав его. – Сожрёт.
По мере приближения к центу города, бедные кварталы сменялись всё более богатыми, что отражалось как в ширине улиц, так и в помпезности строений. Забытые храмы скалились поломанной колоннадой, рухнувшие статуи глядели замшелыми каменными глазами с полузатопленных лиц. Секураторы же встречались всё реже, словно близость дворца отпугивала их.
- Как думаешь, - догнал Ларс принцессу, - кто-то ещё из твоего народа мог уцелеть?
- Немногие, - ответила Санти. – Но они здесь.
- Живые мастера? Ты чувствуешь их присутствие?
- «Живые» - слишком громкое слово для них. Жалки черви прячутся в своих норах, голодные и ослабшие. Этот страх, - потёрла Санти большим пальцем об указательный, будто запачкала их в чём-то маслянистом, - он накрыл Латарнак плотнее болотных топей.
- Но разве не всегда так было?
- О чём ты?
- Тадий Люцер – последний известный истории летописец Латарнака – писал, что с приходом Тьмы страх не покидал этот город.
- Страх плебеев, - уточнила принцесса. – Он сладок на вкус, отличная приправа к абсолютной власти. Но сейчас я чую не его. Нынешний страх горек и жгуч, он полон обиды, злобы и отчаяния. Страх не порабощённых, но преданных, брошенных погибать без надежды. Они страшатся собственной памяти, что терзает их истощённые души, рисуя картины былых пиров и наслаждений, коих не вернуть.
- Знать Латарнака? Почему они не при твоём отце, раз он ещё не мёртв?