Кажется, у меня дрожат колени, и вовсе не от холода.
– Подвинься, мне ничего не слышно!
Я пихаю Джервиса, пытаясь, как он, припасть ухом к двери. Мы возимся, как маленькие, и нас – черт возьми, нас, должно быть, так хорошо слышно!
– А что это вы делаете? – неожиданно спрашивает темнота прямо рядом с моим ухом.
Я подскакиваю на месте, едва успевая зажать себе рот рукой, чтобы не закричать во все горло от страха, даже волосы у меня на затылке встают дыбом.
Темнота совсем прозаично хмыкает.
– Не припомню, чтобы мама позволяла мне приводить к себе в комнату мальчиков, а вас тут сразу двое!
Теперь мне хочется вскричать еще больше, но я глотаю возглас, хотя мысленно готов убить Викторию за такие сюрпризы.
– Привет, Цинния, – тихо-тихо говорит Джервис. – Извини, что потревожили тебя, но нам очень нужно остаться инкогнито для некоторых людей.
– Ты имеешь в виду калигусов у нас за порогом?
Я чувствую слабый аромат травяного мыла и то, что ее кудрявые пряди мажут меня по щеке. Ну, здорово.
Я уже упоминал, что этот день хуже стать просто не может. Так вот, я ошибался.
– Думаешь, она нас выдаст? – шепотом спрашиваю я у Джервиса, лишь бы отделаться от навязчивого ощущения потных ладоней. У меня в самом деле вспотели руки, и явно не от боязни быть найденным калигусами, что смущает больше всего.
– Твой отец – да и доктор Евандер – сказали нам идти сюда, – отвечает Джервис. – Думаю, ей можно верить.
– Вы про маму говорите? – резко спрашивает Цинния. Мы одновременно шикаем на нее. – Извините, – так же шепотом добавляет она. Ее голос вливается мне прямо в уши, так близко она стоит. Я готов грохнуться в обморок, но стойко держусь. Честное слово, это очень трудно.
– Ушли, вроде бы, – выдыхает Джервис.
– Разве?
Я мучительно вслушиваюсь в тишину за дверью, нарушаемую нашим общим дыханием. Цинния припадает к двери ухом, как мы, и я не вижу ее лица, но почему-то мне кажется, что она до смешного сосредоточена. Я слышу, как шаркают ноги по полу, и стараюсь вообще не дышать. Моя рука от напряжения соскальзывает с дверной ручки, я пальцами задеваю руку Циннии. Сказать ничего не успеваю, только кашляю от того, что воздух угодил не в то легкое. Сердце пляшет по всей грудной клетке, будто там танцпол.
– Извини, – шепчет Цинния, а я не могу ни звука выдавить.
– Не беспокойтесь, я сообщу ему, – доносится до нас голос Виктории. Слышен резкий хлопок двери.
И ее шаги, приближающиеся к нам.
Мы отходим как раз за секунду до того, как дверь открывается, заставляя меня снова щуриться от яркого света. Я стою, зажатый между Джервисом и Циннией, и Виктория смотрит на меня сверху вниз. Ее взгляд больше не кажется удивленным или испуганным.
– Рэймонд, твоего отца арестовали, – говорит она, делая эти слова окончательной правдой. Я невольно сглатываю, забывая о вдохе. Цинния охает, прижимает руки ко рту, Джервис опускает голову.
Я смотрю на женщину перед собой. Она поджимает губы.
– Я хочу знать, что произошло, – говорит она. – И ты все мне расскажешь.
Chapter IV. Виктория Гэйя
Даже не знаю, с чего начать. Виктория смотрит на меня сверху вниз и молчит и явно ждет, что я тут же выложу ей все начистоту. И Цинния ждет, а в глазах у нее одни вопросительные знаки.
Не знаю, стоит ли говорить им, что случилось и почему. Сказать-то я все равно смогу немногое, самому бы кто объяснил.
– Почему Вы нас не выдали? – спрашиваю я.
Виктория вздыхает.
– О таком в дверях не разговаривают, – говорит она и добавляет невпопад: – Вы продрогли до костей.
Я наблюдаю за тем, как она скрывается за дверью кладовой, а потом возвращается с охапкой белых полотенец в руках.
Мы получаем каждый по одному, и я с осторожностью вытираю своим мокрое лицо. На белой махровой ткани остаются черные разводы, они выглядят, как тест Роршаха, который нам дают в Академии в начале каждого года, чтобы проверить, не сошли ли мы с ума. На мой взгляд, это бессмысленные попытки выявить нарушения психики в мире, где все сумасшедшие.
– Приведите себя в порядок и марш на кухню, – командует Виктория и уходит. Не знаю, почему, но ее тон такой правильный, что мне совсем не хочется спорить. Я замечаю, что Цинния внимательно следит за мной, и краснею.
И вот надо было нам вваливаться в ее комнату!
– Цинни, – зовет ее мать.
– Да?
– Спокойной ночи.
– Но мам!..
– Я все сказала.
Произносится это таким беспрекословным тоном, что даже я невольно замираю. Цинния надувает губы, разворачивается и топает к себе в комнату. Перед тем, как захлопнуть дверь прямо перед моим носом, она дарит мне такой обвинительный взор, будто это я во всем виноват.