Приятель неуверенно кивает.
– Э… Да, сэр. Спасибо.
– Прекрасно! Передай Рэймонду, что я приду осмотреть его после полудня, пусть остается у миссис Гэйя и ни о чем не волнуется.
Он поворачивается к Виктории.
– Вики, спасибо за ужин!
И отключается.
Я хмурюсь и поднимаю голову к Виктории. Она снова поджимает губы.
– Ты его понял. Завтра сидишь тут и не высовываешься. Ты заболел.
О, вот это точно! Я либо сошел с ума, либо превратился в бомбу, готовую в любой момент взорваться. Неизвестно, что из этих двух вариантов хуже.
На мой выразительный взгляд Виктория только вздыхает.
– Твоего отца арестовали, – повторяет она. – И ты теперь в опасности.
Не знаю, понимает ли она, что я в курсе, понимает ли, что во всем этом падающем в пропасть дне я знаю только одно: что моего отца арестовали за сокрытие данных о своем геноме.
– Это моя вина, – говорю я вслух то, о чем думаю все это время. Джервис хмурится. Виктория неожиданно кивает.
– Возможно.
– Неправда, – тихо произносит Джервис. Он смотрит на меня тем самым взглядом, когда о чем-то глубоко задумался, и я знаю, что сейчас он прикидывает, какими бы словами объяснить мне свою точку зрения. Но в этот раз он не прав.
– Правда, – с нажимом отвечаю я. – След от калиго, за которым пришли калигусы, был моим. Отца бы ничто не выдало, если бы не я.
Виктория ничего не говорит, но глядит на меня так, будто подписывается под каждым словом. Лицо у нее абсолютно ничего не выражающее, мне бы стало не по себе, гляди я на нее чуть дольше. Но я не гляжу, опускаю взгляд на свои скрещенные пальцы и вздыхаю.
Что за дерьмовый день.
Джервис открывает рот, чтобы возразить или сказать что-то умное. Я успеваю заговорить раньше.
– Мы были за заброшенным складом у барьера, там где брешь, знаете... – я обрываю себя на полуслове и продолжаю, отметая в сторону ненужные мысли. Хотя они разбегаются, как назойливые насекомые, и мне трудно ухватить хоть одну из них за быструю лапу. – Неважно. Нам туда ходить нельзя, теперь уж точно. Я был с Энди Тибекисом. Мы подрались. Я разозлился и хотел ему рожу расквасить. Потом что-то взорвалось и все почернело. А потом пришел Вим и отправил домой.
Мне хочется, чтобы отец оказался рядом и все объяснил по-человечески. Что со мной случилось за барьером, почему Вим отправил нас с Кордасом домой, чего отец и Грегориус так боялись. Но их нет рядом, а Виктория слушает так, будто единственная из всех взрослых правда не понимает, что произошло.
Я сверлю взглядом свои напряженные руки.
– Мы вернулись домой, отец вызвал доктора Евандера. Они... кое-что сделали. А потом пришли калигусы и забрали отца.
– Что сделали? – спрашивает Виктория. Я не хочу об этом говорить.
– Неважно. Калигусы прислали ищейку, он решил, что след от калиго исходит от отца, и его забрали. Это все.
Я медленно выдыхаю и, наконец, осмеливаюсь поднять глаза выше своих ладоней. Виктория смотрит на меня напряженным взглядом, так что я сразу же врезаюсь в ее застывшее напротив лицо. Не понимаю, как кто-то может выдерживать ее, такую.
– Ясно, – коротко бросает она.
Ясно, понимаете? Я чуть не задыхаюсь от новой порции возмущения, но вовремя вспоминаю, что сейчас я подавлен и мне, вроде как, все равно, кто и что думает. Так что я просто сижу напротив Виктории и Джервиса, как преступник перед присяжными, и жду приговора.
Ты виноват, что твоего отца схватили! Ты виноват, что не остановил калигусов и дал им его арестовать! Ты виноват, что сбежал и не попытался даже все исправить! Ты виноват, что ты трус и слабак!
По-моему, справедливый приговор.
– Рэймонд?
Я поднимаю голову.
– Ты понимаешь, что сделал канцлер?
А что, похоже, что я что-то вообще понимаю?
Я мотаю головой, хотя, на мой взгляд, можно было и не отвечать – и без того все понятно.
– Канцлер спас тебя. Калигусы приходили за тобой, а он тебя защитил.
Честно говоря, я не уверен в этом. Я не уверен уже ни в чем, и доверять словам взрослых, которые говорят что-то, а потом исчезают, я тоже не могу.
– Если бы я не вылез за барьер сегодня, ничего бы не произошло, – тихо говорю я. И тут же надеюсь, что никто этого не услышал.
– Рано или поздно это случилось бы, Рэймонд, – вздыхает Виктория. Я чувствую, как кровь в моих венах застывает от внезапного холода.
Я догадывался. Я знал.
– Под «этим» Вы подразумеваете то, что отец калигус? Что рано или поздно кто-то бы обнаружил это, верно?
Лицо Виктории внезапно оживает. Вытягивается от удивления-недоверия-поражения, не знаю, от чего именно, но эмоция у нее такая очевидно видимая, что я теряюсь.