– Нет, Рэй, – говорит она. – Канцлер Мэйтланд не калигус.
– Тогда...
– Давай не будем делать поспешных выводов, – Виктория обрывает меня резко и решительно, замолкает сама и, чуть помедлив, добавляет: – Завтра сюда придет доктор Евандер, тебе надо будет его дождаться и никуда не выходить. Договорились?
Она снова говорит невпопад. Это сбивает с толку, и я начинаю думать, что крыша у меня съезжает в буквальном смысле – я даже к вискам боюсь притронуться и понять, что они не на месте.
Кто-нибудь, снимите с меня скальп, я руками вправлю себе мозги.
– Объясните мне...
– У вас обоих был трудный день. Лучше идите спать, мы поговорим обо всем завтра.
Я не двигаюсь с места.
Я наполняюсь сомнением, обидой и злостью – да, злостью. Все мое тело, от головы до ног, наливается медленно закипающим гневом. Виктория увиливает от ответа, не хочет ничего говорить, как будто правда... не знаю, убьет меня или покалечит. Разве может что-то быть хуже неведения, в которое меня окунули с головой, не спросив разрешения?
– Скажите, что с отцом не так? – цежу я сквозь зубы, глядя на женщину в упор. Она открывает рот.
И молчит.
Ее лицо – вновь непробиваемая стена, через которую я не разгляжу ни единой эмоции.
Как понять, что человек честен с тобой, если его лицо не выражает ничего, кроме пустоты?
– С твоим отцом все так, – говорит Виктория. Я почти с силой давлю в себе желание фыркнуть.
– Тогда, что со мной не так?
Она не отвечает.
Я слышу, как бухает в груди сердце, гоня по кровеносным сосудам кровь. Я слышу, как его удары отдаются эхом во все части моего тела, от пальцев рук до ушных раковин. В один момент я глубоко вздыхаю – диафрагма сужается, ширятся легкие – и не могу выдохнуть.
– Что со мной не так?
Я смотрю прямо ей в лицо, силясь уловить хоть что-то, напоминающее реакцию на мои слова, но ловлю только... безразличие? Мне становится обидно почти до боли.
Я вскакиваю на ноги, стул падает за моей спиной на пол.
– Ответьте мне! – вскрикиваю я, упираясь руками в стол. – Со мной что-то не так, и я имею право знать это!
Вижу, что Джервис дергается и беспокоится. Вижу, что Виктория морщится. Вижу, что...
Перед глазами начинает темнеть, и все расплывается. Свет обволакивает пространство вокруг меня и мигает. Ярче-слабже, ярче-слабже.
Лицо Виктории двигается ко мне.
– Рэймонд?
Я не могу дышать, я пытаюсь, но не могу.
– Рэй!
Сердце заползает мне в голову прямо по горлу и стучит там, стучит-стучит-стучит, уши закладывает, я вдыхаю ртом, а выдохнуть не могу, и легкие горят от такого количества кислорода, и перед глазами все чернеет.
Я зажмуриваюсь, пульс дробью отбивает ритм в руках и ногах, так что даже стоять уже сложно.
И тут я слышу:
– Ну-ка, парень...
Шею пронзает резкая точечная боль, и сознание отчаливает в пучину неизвестности. Я срываюсь в пропасть, которая расползается прямо у меня под ногами.
Я отключаюсь.
Chapter V. Пыль в запертом доме
«Да...»
Я слышу шепот. Он скребется внутри меня, царапает острыми тонкими когтями внутреннее ухо. Забирается внутрь тела, спускаясь по позвоночнику.
Я оказываюсь в сознании так резко, будто из сонного лимба меня кто-то выбрасывает. Сначала я чувствую тяжелую до невозможности голову. В ней будто миллион фунтов. Ощущаю, как все тело наливается тяжестью: ни рук, ни ног не поднять. Я глубоко вдыхаю полной грудью – ребра растягиваются под грудной клеткой и сжимаются снова – и все в капкане неуместной мышечной боли.
По-моему, пока я был в отключке, кто-то методично и с удовольствием избил каждую клетку моего тела. По другому объяснить то, что сейчас происходит с моими мышцами, я не в состоянии.
Кто-то дует мне на лицо, и я медленно открываю глаза. А потом резко распахиваю их так широко, как только могу. Перед моим носом чужой нос. Тонкий рот. Два светлых глаза. И колючие кудри волос.
Я мгновенно краснею.
– Очнулся? – спрашивает Цинния прямо над моим лицом. Даже не отодвигается ни на дюйм.
Конечно, очнулся.
Она выпрямляется – ее лицо отдаляется, и я вижу, что она сидит на кровати рядом с моим распластанным телом. Вокруг меня стены комнаты – металл, обтянутый тепловыми каналами генератора и обернутый мягким ворсом изнутри. Я дома?
– Мама сказала, ты захочешь поесть, – говорит Цинния.
Вообще-то меня сейчас стошнит. Но Циннии не обязательно это знать.
Я пытаюсь сесть, с трудом поднимая руки и упираясь ими в жесткий матрас в голубой обивке. Нет, я определенно не дома, у нас с отцом нет таких чистых покрывал. Моя грязная одежда оставила на нем большое серое пятно-силуэт, а на подушке отпечатался затылок.