– Успокойся, пожалуйста, – говорит Джервис очень вкрадчивым голосом. От него становится только хуже.
– Я спокоен, – рявкаю я, а руки у меня трясутся, хотя я сжимаю пальцы в кулаки и стараюсь не смотреть ни на Джервиса, ни на экран за его спиной. Чертов экран с чертовым облаком калиго.
– Рэй...
– Замолчи.
– Рэй?
– Замолчи!
Гнев закипает в моей груди и ураганом поднимается вверх по горлу, врывается в голову, распаляет все до самых нервных окончаний. Я не могу дышать, не могу стоять, ноги подкашиваются только от одной мысли, что я... я...
Я хватаюсь руками за поручни позади себя, чтобы хоть как-то удержаться, но в глазах уже пляшут точки всех оттенков серого, а свет снова пульсирует и бросается мне в глаза, как разъяренный зверь. В голове все плывет, злость на все на свете перемешивается с оглушающим и непонятным мне облегчением.
Я знал эту правду. Я не хочу эту правду.
– Рэй! – возглас Джервиса уже не кажется спокойным, он напуган. Но я плохо его вижу, я закрываю глаза, чтобы не смотреть на свет, опускаюсь на ступени лестницы и сжимаю руками голову: ее распирает, она сейчас взорвется, лопнет, и все здесь будет затоплено моим криком, который уже не сдержать.
Я открываю рот, давясь воздухом: кислорода слишком много, и голова идет кругом, и вот-вот я снова разожму тиски, и то, что ворочается прямо в моей груди, терзая изнутри острыми когтями, вырвется наружу, заполнит маленький короб лаборатории и превратит все в черную-черную бездну, и она потянет за собой все мои внутренности, и я не смогу, не смогу противиться, и...
КРАК!
С сильным треском под потолком открывается дверь, отскакивает в сторону, и кто-то свешивается вниз, чтобы проорать:
– Кейлб, вон отсюда!
Я не могу двинуться с места, я ничего не вижу, не понимаю, что происходит, а Джервис проскакивает мимо меня, как будто мы не знакомы, будто я пламя, которое все здесь пожирает. Дверь надо мной со стоном закрывается, лампы под потолком меркнут, загораются, снова меркнут, а потом их свет бьет мне прямо в глаза, хотя веки у меня закрыты, и все дрожит красным маревом из-за этого; я сжимаю голову руками, пытаюсь силой вдавить растущую боль, но она разрывает мозг на две половины, и...
Когтистый зверь вырывается прямо из груди черным густым дымом, и мне кажется, что кто-то раздробил мне грудную клетку, так это больно – так больно, что из глаз текут слезы, в голове пусто, и все, что внутри меня, все мысли, все обостренные донельзя чувства вытягиваются вместе с дымом: и он в руках и ногах, и в голове, да, в самой голове, и там все темно, как будто я, ослепший, сижу в тюрьме из черепной коробки и остатков самого себя;
БАХ-БАХ-БАХ!
Со звоном лопаются лампы под потолком, стеклянные осколки разлетаются по всем углам, а я больше не держу голову, потому что уже поздно, поздно, ведь все вокруг в этом облаке, и я в центре него, и мир вокруг меня рушится, разверзается пол, и я лечу в пропасть прямо сейчас, стоя на месте, посреди некогда белой лаборатории отца, и вот – дым стекается, сгущается вокруг меня, образуя кокон: я открываю глаза, а передо мной одна ночь, нет ни рук, ни ног моих, ни меня самого. Я распадаюсь, расслаиваюсь на слои дыма, становлюсь блестящим налетом на клубах безобразной формы, каждая клетка моего тела превращается в дым, и я растворяюсь в нем окончательно. Я падаю в пропасть.
Я падаю.
Я падаю.
Падаю.
***
«Да...»
***
Когда надо мной появляется светлое пятно, я думаю, что, возможно, умер. Но это всего лишь лицо Джервиса, бледное, почти зеленое лицо Джервиса, который заслонил собой медленно тлеющий свет разбитой ксеноновой лампы. Он уже не такой раздражающий, этот свет, и вовсе не норовит прыгнуть мне в глаза при первой возможности. Кажется, я его одолел.
Хотя назвать это победой я не решусь, по крайней мере, в здравом уме.
– Рэй? – Джервис с беспокойством всматривается в мое лицо (там нет лица, там пустота), а я не могу пошевелить ни одной частью своего тела. Оно больше мне не подчиняется? Я больше не хозяин собственных рук, ног, головы?
Вместо грудной клетки у меня дыра, и я боюсь к ней прикоснуться – если бы мои руки могли двигаться, я бы тронул пальцами самое сердце, порезавшись об острые края рваной раны.
– Отойди-ка отсюда, – рявкает грубый голос, и лицо Джервиса исчезает. Я раздраженно моргаю, а в следующую секунду вижу Вима.