– Ты?! – от удивления у меня даже голос прорезается, хотя каждое слово дается с трудом – звуки ползут по горлу, продирая себе путь сквозь колючие шипы, будто каждая голосовая связка болит точно так же, как все остальные мышцы.
– Я, я, – ворчливо отзывается он, хватает меня за руку и резко дергает, заставляя сесть.
Я кричу в голос.
– Да погоди ты глотку драть, – тут же шипит старик.
Я с трудом могу сфокусироваться на его фигуре: он дерганными шагами меряет разгромленную в пух и прах лабораторию, ходит мимо опрокинутых изуродованных столов и полок, разгребает ногами осколки ламп и многочисленных инструментов, от которых теперь остались жалкие черепки и стекляшки. Джервис примостился на ступеньках злополучной лестницы и теперь, похоже, старается вообще не дышать, но его глаза следят за мной неотрывно. Зрачки у него заполняют собой всю радужку, и взгляд этот мне не нравится.
Я осматриваю то, во что превратилась лаборатория.
Похоже, землетрясения и обвалы, от которых страдает полгорода, ничто по сравнению с запертым в защищенном погребе калигусом.
Калигус.
Ка-ли-гус.
Слово вертится на языке, жалит, отдавая медным привкусом крови.
Лучше не думать об этом. Нет сил думать об этом.
Я облизываю сухие губы и понимаю, что нестерпимо хочу пить.
– Воды, – шепчу я. Вим бурчит что-то про малолетних утырков и меня не слышит. Мозг отказывается понимать, кто такие утырки, и почему Вим использует настолько корявое слово, чтобы нас обозвать.
– Воды дайте, – повторяю я громче. В горле клокочет хриплый стон. – Воды!
Вим пинает сапогом осколок настенного экрана, достает из-под него прямоугольный кусок серебристого пластика и убирает в карман, как безделушку. Поворачивается ко мне с таким видом, будто я не к нему обращался или он меня не слышит, и говорит:
– У тебя жуткие проблемы, щенок.
Спасибо большое, я же совсем об этом не догадывался!
– Попить ты мне дашь, старый ты хрен?! – рассерженно восклицаю я, хотя каждая клетка тела вопит о боли.
Вим оказывается рядом в один большой шаг, хватает меня за подбородок и заставляет взглянуть на себя снизу вверх, отчего в шее все хрустит, как будто она сломана. Черт возьми, я еле справляюсь. Я развалина, которая сейчас подохнет от усталости. Или от жажды.
– Когда я говорю, щенок, ты слушаешь и не перебиваешь, – спокойно объясняет Вим, но его голос все равно хрипит и кусает каждый звук. – Пить не дам, иначе расквасишься в два счета, – (как будто я сейчас образец бодрости). – Посидишь сейчас пару минут спокойно – спокойно, я говорю – а потом все, ноги в руки и бегом отсюда, чтобы никто тебя здесь не засек, понял?
– Но я пить хочу, умираю как!
– Будешь орать, взаправду умрешь.
Я глотаю очередное возмущение. Голова гудит, в горле – бескрайняя пустошь всего Квирина, а ноги и руки не хотят меня слушаться.
– Я не могу никуда идти, – говорю я, пытаясь экспериментально пошевелить пальцами. Даже они болят, каждая косточка, каждая фаланга!
– Не пойдешь, а побежишь, – грубо осаживает Вим.
Он стоит спиной ко мне, разгребает сапогами то, что осталось от столов и настенных полок, словно что-то ищет. Жалкие ошметки ДНК-счетчика хрустят у него под ногами.
– А как долго я... Давно я в отключке?
Джервис впервые подает голос:
– Минут пятнадцать.
Черт. Мне надо вернуться к Виктории до того, как она меня хватится. В опустевшей голове зреет логичный вопрос.
– Почему сюда еще не сбежались все калигусы города? – спрашиваю я. Вим продолжает делать вид, что его мое существование не интересует (зачем он вообще тогда явился?), и отвечает снова Джервис.
– Стены, – говорит он. – Здесь особые стены.
Я осматриваю лабораторию, не поворачивая головы. Да, все стены здесь блестят и подсвечиваются, несмотря на наличие на потолке ламп, чем-то изнутри. Сейчас я без труда вижу тонкие провода, обтягивающие их по периметру на расстоянии примерно в два пальца друг от друга. Кое-где они порваны, но меня удивляет, что я заметил их лишь теперь.
– Твой папаша думал, тебя этот бункер от внешних угроз спасет, – роняет Вим себе под ноги. – А оно, видишь, как вышло...
Я недовольно опускаю глаза на свои корявые пальцы, а горло стискивает уже не от простой жажды. Чтобы как-то отделаться от навязчивых мыслей, что, черт возьми, мой мир опять опрокидывается в кучу бессвязной ерунды, я пытаюсь подняться. Джервис кидается мне на помощь, но я морщусь и вскидываю руку – так быстро, как только могу. Сам встану, не слабак.
Квиритова селезенка!
Все. Тело. Так. Болит!
Кажется, что я упал с большой высоты с какого-нибудь края кратера прямо вниз и просчитал каждым ребром все бугры по дороге.