– Не тебе. Нам.
Он оборачивается, ловит кивок Виктории и снова смотрит на меня. Сейчас я понимаю, что он скажет мне правду.
– Твоего отца хотят перевезти в Карэй для судебного разбирательства. Мы вытащим его из тюрьмы, и вы сбежите. В Демир.
Chapter VIII. У всех свои недостатки
Грегориус приводит меня к той самой таинственной двери, оглушенного новостями, раздавленного и выбитого из колеи. Я чувствую себя так, словно мой мир сошел с оси и завис в непонятном нечто, таком же темном, как разрастающаяся энергия в моей груди.
За дверью – длинный узкий коридор без света, лишь кое-где с треском мерцают лампы под потолком. Он резко сворачивает влево, едва мы делаем несколько шагов – я впереди, Грегориус, толкая меня за плечи, позади, – потом вправо и неожиданно упирается в очередную дверь.
– Что здесь? – спрашиваю я севшим голосом. – Куда Вы меня привели?
Но Грегориус молча толкает панель, так что та отъезжает в сторону, как и все остальные, и...
Оказывается, мы в доме Евандеров. Застряли в стене общей комнаты, и я пялюсь на все, как идиот. Все такое же, как в любом другом доме: справа спальни, чуть впереди и слева – кухня. Из нее слышны голоса и звон металлической посуды.
– Пойдем, Рэй, – по-отечески говорит Грегориус. – Ты, должно быть, очень голоден.
Я еле перебираю ногами и думаю, что есть мне сейчас совсем не хочется, но у моего желудка другие планы. Он урчит и скулит, как зверь, и напоминает, что я не ел с самого утра, так что мой живот уже присосался к позвоночнику.
Ладно, я чертовски голоден.
В кухне за столом совершенно обыденно сидят Джервис, Велиус и, чуть в стороне от них, его сестра, Мерсия. Обычно я пытаюсь улыбнуться ей, кивнуть в знак приветствия или что-то сказать – просто потому что иначе с этой девчонкой вы обойтись никак не можете – но сейчас я просто сваливаюсь на стул, как будто до этого оббежал весь город вдоль барьера.
Велиус открывает рот, чтобы что-то сказать, но доктор Евандер его останавливает одним жестом.
– Я возвращаюсь в медотсек, – говорит Грегориус, оглядывая всех нас. – Какого-то мальчишку коротнуло у теплового канала утром, я должен его подлечить и отправить домой до вечера.
Он смотрит на нас так, будто на месте этого пацана могли оказаться мы. Впрочем, мы могли бы.
– Джервис, – обращается он к приятелю. – Проследи за ними до прихода миссис Евандер, пожалуйста.
Джервис кивает, а я хмурюсь. Ему не обязательно торчать тут с нами, как в карантине, у него, вообще-то, есть свой дом и семья. Но доктор Евандер уходит, оставляя Джервиса присматривать за его детьми и... Окей, присматривать и за мной тоже.
Поразительно, как при такой катастрофической ситуации взрослые беспечно доверяют малолетнего калигуса, его сестру со своими тараканами в голове и новоявленную бомбу замедленного действия какому-то подростку, который перерос их всего на голову.
Я устало откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Голова гудит, и думать ни о чем не хочется, хотя мыслей там роется с миллиард.
Легкий порыв воздуха шевелит челку на моем лбу, и я поворачиваюсь к Мерсии Евандер. Она молча ставит передо мной тарелку с овощным рагу. Фу, соланум.
– Спасибо, – киваю я, принимая из ее бледных тонких рук ложку. Девочка еле заметно улыбается и отходит обратно, на другой конец стола. Джервис задумчиво смотрит в ее сторону, но ничего не говорит.
Находиться рядом с Мерсией... странно. Вы бы поняли меня, если бы сами столкнулись с нею лицом к лицу.
– Ну и? – перевешиваясь через спинку стула, Велиус скребет ногой по полу и заглядывает мне в рот, пока я пытаюсь есть. – Что тебе наговорили? Тебе крышка? Что тебе сказа-али?
Я не отвечаю и не поднимаю головы от тарелки, слышу только, что блондин охает, получив легкую оплеуху от Джервиса.
– Как будто тебе не интересно, когда он протянет ноги! – огрызается Велиус. Я вспыхиваю, сжимаю в руке ложку, и та скрипит.
– Рэй, – предупредительно роняет Джервис. Я поднимаю голову. – Все нормально?
Сперва мне хочется заорать ему в лицо, что ничего нормально уже не будет, а малолетний придурок прав – мне крышка, но потом понимаю, что сил на очередную истерику у меня нет. И просто качаю головой.
Знаете такое чувство, когда кажется, что любая эмоция высасывает из тебя нутро? Невозможно уже ни кричать, ни рыдать, ни биться головой об стены – все истрачено? Как будто ты пустая оболочка без наполнения, которой все безразлично до тошноты, хоть убивай?
Сейчас я чувствую себя вот так. Уже не хочется ни удивляться, ни психовать, ни задавать вопросов. Во всем теле одна усталость.