У этих вопросов есть ответы? Есть? Доступные каждому? Без образовательных цензов, долгих дискуссий и назиданий толкователей нашей Книги? Есть ответы не на диспуте учёных, но понятные простому человеку, мечтающему о том лишь, чтобы следующее поколение прожило свой земной век без войны и гонений?!
Книга писателя — не учебник, не пособие, не собрание ценных советов… книга писателя — всегда дневник, и не событий мира, а его собственных размышлений в прошедшем дне и в будущем… и пусть он болеет за судьбы людей, но пишет о тех, кто ему роднее и ближе.
Мы уходим в дорогу, у которой нет конца, по Млечному Пути одиночества и тревоги. Нам суждено спотыкаться о грани сверкающего и пустого, ибо в природе человеческой заложено Всевышним стремление вперёд через преодоление и забвение в неизведанное.
Сказано в Книге Экклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме:
«Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Так куда же ты вечно, народ мой?..
I
Память — зеркало на подставке с осью посередине. Можно перевернуть и увидеть обратную сторону себя в увеличенном, приближенном виде. Морщины становятся большими, настолько, что в них легко протиснуться взглядом и обнаружить себя совсем молодого, даже маленького, с круглым, не соответствующим худющему телу и тяжким временам лицом и недетским взглядом. Там начинаются разные нити, протянутые через всю жизнь и скоро оборванные ею… там начало всего. Если хочешь разобраться в чём-то сегодня, вернись туда и вглядись внимательно… может быть, там разгадка?
И ещё, эта выработанная, а теперь необходимая привычка смотреть на себя в зеркало при каждой неудаче и говорить в лицо самому себе: «Ты сам во всём виноват. Ты-и никто другой. Надо только понять, где ты ошибся…»
Именно в таком состоянии его мысли прервал голос, раздавшийся сзади, и тяжёлая рука легла ему на плечо.
— Слышь, старик, постой! — Сашка Зверской возник рядом в той же венецианской раме — На тебе лица нет! Ты что, у Лерки был? Понял… я в курсе… — Он не дожидался ответа… — Знаешь что, — налёг он мягким животом и припёр товарища к барьеру на квадратной площадке между поворачивавшей под углом девяносто градусов лестнице. — Тебе надо пойти врезать сейчас… возьми бабу хорошую за ж… и… её до умопомрачения, — он изучающе смотрел мне прямо в лицо. — Ты меня понял? А на этих наплюй, а то сойдёшь с ума.
— Конечно, — согласился Додик, — Ты сегодня квартиры не распределял?
— Зря ты так! Я ни в чём не виноват… стараюсь ради вас же — ты думаешь, мне это надо? Я ради друзей, а то бы намного хуже было.
— Тебе? — поинтересовался Додик.
— Ну, с тобой сегодня говорить невозможно! Да, знаю я всё и не обижаюсь. Тебя на приёме защитить некому было. Времена уже меняются, понимаешь… люди уходят… если бы Длинный был жив, он бы отбил… а у этой старой суки алиби вечное: она писать не умеет, зато её отец на бронепоезде Вождя возил, а потом сгинул… в солнечных краях… она ведь тоже нахлебалась… тут же все меченые… мы все… и ты, брат, тоже…
— Конечно, — согласился Додик. — Если соседу хорошо, я, по крайней мере, написаю ему в чайник, если не могу отравить колодец.
— Ну, ты вразнос пошёл! Я тебя одного не оставлю! Пошли выпьем… сейчас замок захлопну.
— Не стоит, Саш… я на казённые не пью! — Додик похлопал товарища рукой по тёплой ковбойке на жирной груди и предупредительно остановил потом свою ладонь перед его лицом, чтобы прекратить излияния.
Организация, в которую стремился Давид Самарский, и в которую его не приняли, называлась творческим союзом писателей, в обиходе СП… Обыватель, или, выражаясь языком самого передового общества, «простой человек» представлял себе горстку неких небожителей — писателей, людей, живущих в непостижимых удобствах, загребающих тыщи и подверженных всем немыслимым удобствам жизни. Некоторым вообще казалось, что живут они все вместе в огороженном, охраняемом доме и творят, творят, творят… а если даже и застопорится дело — всё же не сапоги тачать да табуретки мастерить, так всё одно: бежит им день за днём кругленькая сумма каждый месяц, и пайки казённые выдают на прокорм семьи, чтоб не ушла искра творчества в суету повседневного быта…