— Думаю, папочка сделает для вас исключение. К тому же он их делал не раз даже для куда менее достойных лис.
— Почему ты его так называешь?
— Кого?
— Чака. Он же вроде главный в клане.
— Ага. Представляешь, мой папа — один из самых влиятельных лис в округе, имеет под началом небольшую армию, а его дочь ведёт себе совершенно не подобающе папочкиной дочке!
Эмерлина улыбнулась.
— А как полагается вести себя дочке такого лиса?
Флёр задумалась.
— До того как попала к гиенам… я мечтала о спокойной жизни. Семейной. Завести себе парочку лисят и каждый день выгуливать их вместе со всеми. Сплетничать с подружками. Гонять друзей мужа, — в её глазах появились слёзы мечтаний о лучшей жизни, но она продолжала улыбаться. — И жить спокойно. Не носить арбалеты круглыми сутками… Научиться наконец читать и писать…
— Ты не умеешь читать?
Флёр грустно покачала головой.
— Сначала меня научили стрелять, а обучить меня грамоте не успели: я практически сразу ринулась в бои… А там я быстро стала лучшей, и про мою безграмотность забыли.
— Хочешь, я тебя научу?
— Это если мы выберемся отсюда.
Я стукнулся затылком о решётку, выражая своё негодование. Только что она утверждала, что мы точно останемся в живых.
— То есть конечно, — поправилась Флёр. — Я просто рассчитываю всегда на самое худшее.
— А что может быть хуже смерти?
— То, что меня оставят здесь и будут использовать как сексуальную куклу… Ещё раз.
— Нет, лисичка, на этот раз тебя вытащат быстро, — Эмерлина потрепала ухо Флёр, но та лишь лениво отмахнулась.
— Быстро. Как же. Уже опоздали.
— Ну твои друзья же не знали…
— Знаю, что не знали. Я ни в чём их не виню.
Я вдруг затылком почувствовал взгляд Флёр. Я сидел спиной к решётке, просто слушая из разговор, а теперь я почувствовал, что на меня обратили внимание. Я обернулся и убедился, что Флёр действительно на меня смотрит.
— И тебя я не виню, Ренар.
Я округлил глаза. Неужели догадалась?
— Я знаю: тебе кажется, что это всё из-за тебя, но это не так. Всё хорошо, ты совершенно не виноват.
Я довольно мыкнул сквозь ужасно надоевший намордник.
— Он такой милый, когда молчит, — вдруг сказала Эмерлина.
— Он вообще милый. Но когда он мокрый — ему цены нет, — усмехнулась Флёр. — Повезло тебе с мужем, Эм…
Сокращать Эмерлину до простого Эм она начала давно. Тогда моя жена в ответ стала называть Флёр Флё.
— Конечно повезло. Нас связала сама судьба.
— Наверное… Я тут подумала. А что, если мне убить тебя и выйти замуж за Ренара?
— Не думаю, что это хорошая идея: он огорчится, станет дряхлым и неуклюжим.
Я только стукнулся головой о прут и улыбнулся, а Эмерлина уже всё поняла.
— А то и совсем с жизнью покончит. Тебя любит кое-кто другой, Флё.
— Пусть сгорит в аду. Это он виноват в том, что мы сейчас здесь сидим, и, думаю, вы со мной согласитесь.
Я снова отвернулся. Этот разговор повторился раз пять, но она не смогла нас убедить, что Арен заслуживает смерти. Мне не хотелось убивать его за такое, потому что внутренне я понимал: я тоже иногда предавал друзей, а иногда нагло их подставлял. Когда я исхитрялся доказать охране, что это не я, а один мой друг что-либо украл, я не чувствовал угрызений совести. Но оно было ненужно. Чаще всего все подставленные мною просто приходили ко мне в замок и требовали сумму, которую взяли у них. Иногда требовали куда более жестоко. А иногда просто становились бывшими друзьями. Но всеми я дорожил и никогда не предавал так, что это вело к тюрьме или смерти. А тем более я никогда никому не продавался. Но Арен в моём понимании заслуживал прощения.
— А я говорю, что его надо убить!
— Говори что хочешь, но я в этом не участвую, — Эмерлина, видимо, разделяла моё мнение.
— Но почему вы не хотите отомстить ему?
— Флё, месть не самое главное, что есть в жизни… — тяжело вздохнула моя жена и прекратила этот далеко не приятный разговор.
— Для меня это не просто что-то важное — для меня это цель всей жизни. А главная цель — Тардиф…
— Это понятно…
До нашей казни оставался час. Об этом нам объявил охранник. Все мои мычания, в которых я очень хотел, чтобы с меня сняли идиотский намордник, ни к чему ни привели. Волк лишь посматривал на обнажённую лисицу в камере напротив и облизывался. А так как он был одним из немногих охранников, который почему-то не надел уставные чёрные латы, лисицам предстояло наблюдать за нескрываемой эрекцией волка. Но ни одна из них не заинтересовалась волком, поэтому я решил слегка над ним подшутить: встав в соседней камере напротив, я начал эротично двигаться, будто показывая стриптиз, и подмигнул девчонкам. Эмерлина смекнула, что за прикол я собираюсь сотворить с охранником, поэтому сразу изобразила заинтересованность и возбуждённость, начала поглаживать себя и ласкаться, наблюдая за мной. Потом сообразила и Флёр, и волк окончательно выпал в осадок. Он пытался загородить меня собой, но лисоньки сразу кричали ему «Фу-у-у!» и теряли всякую заинтересованность. А как только я снова появлялся в их поле зрения, они продолжали играть свою роль.
Волк, конечно, долго это выносить не смог, поэтому убрал свой пенис и удалился в неизвестном направлении, бухтя что-то себе под нос и громко рыча. Как только он скрылся за углом, я в немом угаре повалился на пол. Соседки напротив тоже рассмеялись. Наверное, со стороны это выглядело забавно: троих через час должны повесить, а они катаются по своим камерам от хохота.
— Смеётесь? — подошедший Изенгрин разрушил нам всю идиллию.
Ответом ему был лишь полный недоумения взгляд. Конечно же, никто не ожидал, что он появится так рано.
— Выводите их по одной.
Охранники, пришедшие вместе с ним, вывели под лапы Флёр и Эмерлину. Один из них даже предложил Флёр нечто вроде накидки: не голой же её вешать. Лиса обмоталась ей на манер тоги, а потом их лапы завели за спину и сковали. К моей двери подошли сразу шестеро, держа всевозможные цепи и кольца.
— Отпирай. Ренар, тебе лучше стоять смирно.
Я смело встал посреди камеры. Лапы мне сковывать необходимости не было: они и так ужасно затекли за четыре дня без движения. Как только дверь открыли, я увидел двух арбалетчиков, которые постоянно держали меня на прицеле. Я решил всё-таки побыть пай-мальчиком и вести себя смирно. В это время волки приступили к своему делу: помимо наручников, к которым прицепили две конвойные цепи, на меня надели ошейник, цепи от которого держали охранники, надели на лапы кандалы, от которых тоже тянулись всевозможные устройства для ограничения свободы. Изенгрин встал рядом со мной и пронзительно посмотрел в мои глаза. Я между тем скосил их на наморднике.
— Снять? — догадался волк.
Я покивал, и с меня сняли кожаную сетку. Первым делом я размял челюсть, широко зевнув, и вытянул язык. За время пребывания в наморднике этот орган оставался совсем без движения.
— Ох, Изенгрин, знал бы ты, как я сейчас хочу потереть нос.
— На этот раз ты меня не проведёшь! Из наручников я тебя не освобожу, пока лично не удостоверюсь в твоей смерти.
— Ну хоть нос потри, — мне действительно этого хотелось.
Волк посмотрел на окружавших нас охранников.
— В гробу тебе потру.
— Договорились! — как всегда, весело сказал я.
— Выводи их! — отдал команду Изенгрин, и лисиц толкнули в спину, веля им двигаться. И Флёр, и Эмерлина шли гордо и совершенно бесстрашно. Изенгрин между тем лично взял цепь от ошейника и слегка дёрнул, приглашая меня в последний путь. Я звякнул кандалами и с улыбкой до ушей засеменил за ним.
Нас повели по знакомому мне подземелью королевского подвала. Их я знал практически досконально, и для себя предсказывал вслух наши дальнейшие повороты. Но, как только я сообразил, как мы выйдем из подвала, я не на шутку перепугался. Изенгрин вёл нас чёрным ходом, и путь наш лежал через коридор, который я пробежал, удирая от своего страха. Потому что там я увидел их…
Когда до этого места оставался один-единственный поворот, я психанул. Дёрнув ошейник, я не пожелал идти дальше, чем вызвал возмущение своих конвоиров. Изенгрин лишь мерзко ухмыльнулся, а остальные охранники стали насильно меня тянуть к тому коридору. Но ужас мой был слишком велик, так что я сопротивлялся как мог, хотя в моём положении это никак не тормозило ситуацию. Меня продолжали тащить, и, когда затащили в коридор, я зажмурился, не желая их видеть, и прижал уши, не желая их слышать их стоны. Но постепенно я понимал, что звук не меняется: всё те же звоны цепей и бряцанья доспехов охраны. Я решился открыть глаза.