На маленьком судёнышке в бескрайних просторах моря…
Эти дни были самыми счастливыми днями в моей жизни!
Я понял, что Эмерлина моя единственная, что она создана для меня, а я был создан для неё. Я никогда ничего не скрывал от неё. Я знал все её вкусы, все любимые запахи, цвета, узоры…
Я знал о ней всё!
Кроме размера её платья…
Продавщица, когда я сказал, что мне нужно платье для жены, но я не знаю размера, рассмеялась. Но мне так хотелось купить ей какое-нибудь платье пооткровеннее, что сил моих не было удержаться. И принялся показывать продавщице на пальцах.
— Талия?
Я сложил лапами кольцо. Уж это-то я знал!
— Бёдра? — издевательски и с откровенным сарказмом потребовала продавщица.
Я обвёл лапами линию её бёдер несколько раз.
Продавщица засмеялась и посмотрела мне в глаза.
— Грудь?
Ну, тут я ни на секунду не задумался и показал лапами.
Веселью продавщицы не было предела, но благодаря своему опыту она определила размер и повела меня сквозь ряды полок, заваленных всевозможным тряпьём. Продавщица была толстой пожилой женщиной-человеком. От её голой розовой кожи мне становилось противно. Хотелось поскорее убраться от неё подальше…
— Чего желаете? Фасон, цвет, форма?
— Фасон желательно пооткровеннее, — я откровенно не понимал, что такое фасон. — Цвет лучше нежный, розово-белый, а форму уж моя жена определит.
Женщина нырнула куда-то между стеллажами и вскоре появилась с тремя вечерними нарядами. От такого шика у меня перевело дух, и я сразу попытался представить свою жену в этих нарядах. Но воображение моё переклинило, очевидно из-за напитка, и во всех нарядах моя жена была одинаково хороша, хотя если честно, то для меня она хороша даже в поношенной заштопанной рубашке и мятых серых штанах…
Пришлось спрашивать у продавщицы:
— А как вы считаете, что лучше пойдёт лисице?
— Ну, я ведь даже не видела её, но скажу, что вот это, — она показала на правое, самое шикарное, — будет прелестно смотреться в сочетании с рыжей шерстью. А эти два — для человеческих девушек.
— Тогда беру. Запакуйте, но так, чтобы не было видно, что это.
— Вечно вы, лисы, какие-то заговоры строите…
Со свёртком подмышкой и с основательно полегчавшей, но всё ещё полной сумкой, я вышел из магазинчика и двинулся к дому, на этот раз твёрдо решив никуда не сворачивать…
Дом — это так он только называется. На самом деле, это огромный замок со множеством потайных ходов и комнат. Замок этот был очень давно вырублен в стволе гигантского умершего дерева. Достался он мне по наследству. Каким образом он достался моему отцу, я не знаю. Возможно, он был казначеем. А может быть, это фамильное. Чёрт его знает. Вся округа и ещё очень много земли принадлежит тут мне. Я бесспорный хозяин этих земель. У меня по периметру даже таблички стоят. Я иногда их подновляю.
Идти до этого замка с границы моей территории минут пятнадцать. Земля у меня красивая, и я знаю множество потрясающих и романтичных мест. По ней текут две речки, и по одной можно выйти в море. Замок стоит на её берегу, поэтому яхта всегда рядом. И эти пятнадцать минут, пока идёшь от города к замку, никогда никого не увидишь и не услышишь. Никто не решается вторгнуться в лисьи владения…
Небольшой мостик из корня того же дерева, в котором находится мой дом. Подъёмные ворота, как всегда, опущены. Механизм давно не работал, да и не надо это. Мягкая грунтовая тропинка к двери моего дома и… волчьи следы на земле.
Я присел и принюхался. Потянулся носом к земле, ловя тонкие запахи, которые исходили от неё. Много. Здесь было много волков. Запахи путались, смешивались, сливались в один. Вот эти следы ведут в замок… а вот эти из замка. Похоже, они что-то искали…
Потом я различил несколько немного более глубоких следов, ведших из замка. Они несли что-то тяжёлое. Несли… а вот здесь кто-то чиркнул когтем по земле. Я ещё раз приблизил свой нос к следу когтя и попытался разнюхать его…
Эмерлина! Это был запах моей жены!
Я со всей мочи рванул к замку. Распахнул ногой дверь и узрел внутри полнейший погром. Только камин по-прежнему уютно потрескивал, а в кресле перед ним, закинув ногу на ногу, сидел волк. От него несло так, что моё обоняние сразу распознало его.
Изенгрин…
Такое курить мог только он. Он и сейчас дымил толстой вонючей сигарой, от едкого дыма которой у меня заслезились глаза. Никто в городе не знал, где он берёт такой гадкий табак. Его он смолил практически непрерывно, и за волком всюду тянулся шлейф едкого дыма…
Я тихонечко положил свёрток с сумкой на стоящий у двери стул. Изенгрин мог прийти ко мне только в двух случаях: или он нашёл чем меня прижать, или пришёл мириться. Мириться он явно не собирался, — значит, ему-то от меня нужно. Держать меня в тюрьме было бесполезно, и он это знал. Слишком часто я оттуда убегал, несмотря на всё, что он только не придумывал, чтобы меня там запереть. Даже замуровать хотел. Но не судьба.
И я, кажется, уже догадался, чем он меня прижмёт.
Этот подлец…
— С твоей семьёй ничего не случится.
Он услышал меня, а значит, шансов на внезапную атаку не было. Я перестал подкрадываться к нему и встал за креслом, борясь с желанием положить лапы ему на шею и задушить…
— Ты узнал то, чего тебе знать не положено…
— Об этом никто не узнает.
— Я в этом не сомневаюсь. Теперь подумай вот о чём: твоя жена сейчас сидит в той же клетке, где были те четверо лисят, помнишь? Мы даже не стали смывать кровь с пола, — кровь, которую пролил ты… — он затянулся сигарой и выпустил в воздух облако серого дыма. — Я пришёл предложить тебе работу…
— Мне не предлагают.
— Точно. И поэтому я ЗАСТАВЛЮ тебя сделать её, хочешь ты того или нет. Но я тебя уверяю: твоя жена и дети очень бы хотели, чтобы ты выслушал меня и сделал всё, что я у тебя попрошу.
— С чего ты решил, что я соглашусь?
— Ты не сможешь не согласиться.
Я вскипел. Мне безумно захотелось убить его, пойти в замок, перебить там всю охрану и вытащить оттуда свою семью…
— Мерзавец!
Я не утерпел и принялся душить его. Волк схватился за горло и начал было задыхаться, но его сигара обожгла мне запястье, и я отдёрнул лапы.
Изенгрин вскочил с кресла и встал в боевую стойку.
— Драка? Она тебе не поможет! — похоже, он тоже давно ждал подходящего случая затеять мордобой и отвести душу…
Я бросился на него с диким рыком, на ходу обнажая зубы. С дикой яростью я принялся избивать волка как грушу, как манекен для тренировок. Ошеломлённый моим натиском Изенгрин поначалу пропускал удары, но потом начал или блокировать их, или ловко уходить от них.
Я насторожился. Мне казалось, что он уже должен был свалиться на землю от такого количества ударов, но волк всё ещё стоял и даже огрызался, угрожая мне. Я припомнил ещё несколько приёмов, которым меня когда-то научил один лис, и нанёс ему ещё несколько чувствительных и очень болезненных ударов. Но волк устоял. Более того, он перешёл в атаку. Теперь уже мне приходилось отбиваться, но силы были на исходе. Тяжёлым ударом Изенгрин свалил меня на пол, но я смог подняться и, вытерев лапой кровь, которая текла из пасти, сплюнул в сторону…
Волку тоже досталось. Правый глаз налился кровью и почти закрылся. На левой лапе у него красовались глубокие кровоточащие царапины. Я отдышался и снова бросился в бой, рассчитывая на успех. Но волк просто отпрыгнул в сторону, выставив обе лапы, сложенные в кулак. Не успев увернуться, я налетел мордой на этот блок и даже не успел упасть на пол, как Изенгрин нанёс мне сильнейший удар в живот. Из меня разом вылетел весь воздух, и я начал задыхаться. Я упал на пол и на этот раз уже не смог подняться. Изенгрин подло и очень больно добил меня несколькими пинками по почкам. Потом ещё раз врезал мне по морде, и перед моими глазами поплыла красная пелена…