Мысль о Фрее пронзает мое сердце сожалением, преследующим меня с момента, когда я покинул Лондон. То, что начиналось с боли, переросло в глубокую, раздирающую душу рану, напоминающую о себе каждый раз, когда я вспоминаю тот самый момент. Момент, когда я позволил ей выйти из моей машины и решил не идти за ней.
Я так хотел пойти.
Я хотел схватить ее, поцеловать и извиниться за все ужасные, отвратительные слова, которые я наговорил. Мне хотелось упасть на колени и умолять ее простить меня, чтобы вернуть нашу дружбу.
Я хотел чувствовать ее мягкие губы, тепло ее тела рядом со мной. Я хотел снова услышать, как она смеется, как кричит на меня. Я хотел, чтобы она меня ударила. Больше всего я хотел, чтобы она осталась со мной и обнимала меня, пока я скорблю по неизбежной потере мужчины, чьего одобрения я добивался всю жизнь. Я хотел, чтобы она смотрела на меня так, словно я был единственным человеком во всем этом долбаном мире, который был ей важен.
Я бы сделал что угодно, чтобы стереть воспоминание о том, как она плакала, когда я разбил ее сердце.
Каждый раз, когда я вспоминаю этот момент, мне становится тяжело дышать. Как будто сожаление и вина давят на мою грудь грузом в несколько тонн, наказывая меня за то, что я натворил.
То, что я наговорил Фрее, было непростительно. Я оттолкнул свою лучшую подругу, потому что она сказала, что влюблена в меня, и ненавижу себя за это. Конечно, она важна для меня. Но любовь? Я не готов к такому. Мое сердце не выдержит такого признания сейчас. Я сделал ей больно, и это значит, что я навеки ее потерял и теперь должен страдать от последствий.
Услышав, как дедушка повторяет свой вопрос, я прочищаю горло и стараюсь не обращать внимания на свои скачущие мысли и тихий писк медицинских приборов.
– Конечно, мне нравилось играть в футбол, дедушка. – Я шмыгаю носом и отворачиваюсь. – Почему ты вообще такое спрашиваешь?
Он прикрывает глаза, морщась от боли в своем теле. Затем он смотрит на меня.
– Я боюсь, что заставил тебя заниматься тем, чего ты не хотел. Боюсь, что заставил тебя гнаться за моими мечтами вместо своих.
– Совсем нет. – Я беру его слабую руку, стараясь не сжимать ее слишком сильно. Контраст его старой, обветренной ладони с моей – это образ, который запомнится мне на всю жизнь. – Я всегда хотел играть в футбол. Ты подарил мне эту возможность.
– Не в этом сезоне, – грустно отвечает он, качая головой. – Маки, ты изменился в этом сезоне.
– Что ты имеешь в виду? – Мое сердце замирает от его слов.
Я не хочу, чтобы он думал о таких вещах в свои последние дни. Разве он не понимает, что я сделал все возможное, чтобы он мной гордился? Чтобы жить согласно тому, чему он учил меня с детства? Он должен это знать.
– Тебе не нравится играть в Глазго. С тех пор, как ты перевелся, ты сам не свой. Мне больно видеть тебя таким.
Я мотаю головой.
– Я рад, что я здесь. Конечно, мне в этом сезоне пришлось нелегко с командой, но я все исправлю, как всегда.
Мои слова – правда лишь наполовину. Я не говорю ему, что этот переход стал самым тяжелым за все мои годы игры в футбол и я из кожи вон лезу, чтобы вернуть свою концентрацию.
Он медленно сглатывает и морщится, пытаясь сесть.
– Мне просто горько от того, насколько ты здесь несчастлив, зная, что ты переехал ради меня.
– Дедушка, – я выпускаю его руку, чтобы он мог устроиться поудобнее, – я здесь, потому что я этого хочу. Ты мне очень дорог. Я хочу, чтобы ты знал, – у меня срывается голос, а глаза начинает жечь, – ради тебя я готов на все, что угодно. Ты мой герой.
Глаза дедушки краснеют от слез. Он щиплет себя за переносицу, а затем накрывает мою ладонь своей.
– Но я больше не самое важное, что есть в твоей жизни. Как и футбол, раз уж на то пошло. Помнишь, я говорил, что ни о чем не жалею? Маки, это было не совсем правдой.
Страдание в его глазах отдается в моем собственном сердце. Я знаю, что он сейчас чувствует не физическую, а эмоциональную боль.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я в недоумении.
Он тяжело вздыхает и мгновение задумчиво смотрит в потолок.
– С тех пор, как умерла твоя бабушка, я не могу перестать думать обо всем, что должен был для нее сделать. Мне стоило чаще покупать ей цветы и осыпать ее подарками. Чаще говорить, что люблю ее. Господи, лучше бы я вместе с ней смотрел ее любимые передачи, вместо того чтобы постоянно смотреть свои чертовы футбольные матчи.
Внезапно в моей голове вспыхивает воспоминание о лице Фреи, когда я подарил ей те гвоздики. Ее улыбке, когда она увидела свою новую милую кружку. О том, как неожиданно она заплакала, когда мы доставляли спасенных котят их хозяевам. Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, когда я вспоминаю, как мы часами сидели на ее диване, болтая ни о чем за просмотром дурацкого «Хартленда».