— А если грамота далась парню? Скажем, не топор, не лопата, а книжка. Как тогда?
— Как бы ни относился мужик к грамотному, знай, что в глубине души своей он всегда завидует ему. И я завидую, потому что на многие вопросы жизни не могу ответить. Вроде и хожу где-то рядом с истиной, а наткнуться на нее не умею.
— В поисках истины и веры, Григорич, блукает не только мужик. И вообще я считаю, что истины и справедливости человеку не дано понять. Но искать надо, иначе уподобимся вот этому хороводу. — И Люстров кивнул на дорогу. По улице, которую им надо было пересечь, ехал мужик на телеге, а сзади шли гуськом шесть или семь лошадей, привязанных за хвост одна к другой поводьями.
— О моей хозяйке мы начали, так я доскажу. У ней до меня, в моей же комнате, жил пересыльный какой-то. Недели две, а может, чуть побольше, она точно не помнит. Однажды ночью, говорит, пришли охранники, велели ему быстро собраться и увели. А после него она в бане за трубой нашла какие-то бумаги. И конечно, прибрала их, а потом пустила на растопку самовара. Я случайно наткнулся на них и полистал — так ничего особенного. А вот одна брошюрка, до нее, кстати, хозяйкины руки еще не дошли, одна оказалась, на мой взгляд, весьма и весьма интересна. Для тебя, подумал, особенно: о мужике и земле идет речь. Меня поразило в ней одно обстоятельство, что там не оплакивают мужицкую долю, которая вроде и без того обмыта слезами народными, — она громит все, на чем стоит свет. Вот я и подумал: может, прочтешь на досуге? Конечно, советую. А то как же. Тогда давай зайдем на рынке в кабак, и, пока нам подают чай да баранки, я сбегаю и принесу ту брошюрку. Ей-ей, жалеть не станешь. Может, это и есть твоя истина. Вот ты, Григорий, частенько говоришь, и, полагаю, не без гордости, что не принадлежишь ни к какой партии. Ты вроде сам по себе, и делу конец. Так или не так?
— Ну, допустим.
— Так в этой книжице как раз и идет речь о таких, как ты, беспартийных крестьянах. Думаю, она тебя возьмет за живое. Я, Григорич, тоже человек умеренных взглядов и был и есть. Но вот насмотрелся на вашу жизнь и думаю: без коренной ломки всех российских устоев в люди нам не выйти. Я уже говорил тебе как-то, что не разделяю полностью оптимизма социал-демократов, потому что не вижу в их программе будущего России, однако дух обновления, с которым они берутся за дело, принимаю.
Возле кабачка, все окна которого были распахнуты настежь и увешаны связками баранок, Люстров кивнул на открытую дверь:
— Ты заходи и распорядись, а я живой ногой.
Когда Семен вернулся на постой и вошел во двор, Анисья поила лошадь, держа на приподнятом колене ведро с водой. Молодой жеребчик, которого Семен купил уже после фермы и который еще не ходил в телеге, любил поиграть. Отдохнув и наевшись после дороги, он напустился на воду и долго пил, а потом стал баловаться: обмочит свои губы и, оторвавшись от ведра, мотает головой, фыркает, переступает ногами.
— Пей, дуралей, — смеялась Анисья, радуясь на веселого конька. — Ну-ко, балуй еще. И так всю обрызгал. Гляди. Не дам больше. — Но стоило ей опустить ведро, как жеребчик вновь тянулся к нему, и вновь мочил губы, и вновь мотал сухой красивой головой.
— А я уж и у ворот посидела, поджидала тебя, — сказала Анисья и, счастливо зардевшись, пошла навстречу. — Думала походить по рынку, поглядеть на карусель, да без тебя все неинтересно. Куда ни зайду — в голове одно: вот он пришел, вот он ждет уж меня. Глупая я, правда?
— Да я-то лучше? Одно слово — пара. — Он взял ее за руки и приложил ее ладони к своим щекам. — Я тоже ушел, не досидел. Что-то подкатило под сердце — хоть плачь. А потом вспомнил тебя, и провались, думаю, все сквозь землю. А ты вот моя. И так мне хорошо.
— А знаешь, Сеня, давай сейчас же поедем домой. Прямо сию же минуту. А поедим прямо в дороге — я тут взяла что надо: хлеб, сало. Ведь хорошо, а?
— У речки можно остановиться, — подсказал Семен и повернул Анисью вокруг самой себя.
— Запрягаем?
— А где твоя сумка? Мне бы книжицу вот положить.
Анисья сбегала в дом и принесла кожаную сумку на медной защелке, набитую покупками. Подходя к Семену, открыла ее и ладошкой освободила место для книги.