Заключительные слова Матюхина захлестнула волна аплодисментов.
Чем больше Огородов слушал речи Матюхина, тем острее чувствовал неустроенность своей теперешней жизни, потому что впервые поглядел на родной крестьянский уклад открытыми глазами. Его жгло горячим стыдом, когда он вспоминал о том, что сразу после службы хотел и мог явиться в свою деревню, ничего не зная о ней, по существу, тем же темным, каким ушел. В нем совершались удивительные перемены: раньше он думал только о себе, считая, что ни ему до мужиков, ни мужикам до него нет решительно никакого дела. Каждый ухитрился обзавестись клочком землицы и ковыряется на нем, не в силах переменить своей участи.
Конечно, он видел деревенские сходы, с руганью и слезами, угрозами, драками, видел свирепые схватки на межах при переделах паев, пивал на покосах ведерную артельщину, когда щедрое виночерпие всех единило в добрую благодушную семью.
Помнит ядреных, степенных, самих себе на уме крестьян, которым общество доверяло выборную ступень и на которых всегда имели зуб тощие, заеденные ленью и большеротой оравой ребятишек мужики. Всех их Семен, как своих домашних, хорошо помнит и знает, но все вместе они никогда в его сознании не выступали единым разумным согласником. И вдруг он понял, что сельский мир и люди его крепко ошинованы общинным ладом и, если нужна мужику правда, искать ее надо только в своей среде, где всяк большой да всяк и маленький.
«Что ни скажи, — твердо думал Огородов, — а спорный установ положили деды и на свою, и на нашу дальнейшую жизнь. Буду говорить теперь мужикам, что другой жизни нет и не надо: от добра добра не ищут. А то ведь он, сибирский мужик, подзаелся, все давай ему по моде: картуз по моде, сапоги по моде, чтобы и порядки тоже по моде были. А уж возьмется ломать, последнюю рубаху с себя спустит. Не в распрях да разделах, как видно, благоденствие наше, а в общинной упряжке. В согласном стаде, сказывают, и волк не страшен. Да оно и верно, совет да лад — в семье клад».
И возвратясь домой, и на работе Семен Огородов упоенно вспоминал и повторял понравившиеся места из речей Матюхина. Радовался их простой и доступной мудрости, безмерно удивляясь тому, что люди, тяжелым и горьким опытом постигшие такую святую истину, почему-то не могут жить по законам этой истины. Попутно у него возникало много других вопросов, и мозг его все время напряженно работал. С доверием он слушал и тех лекторов, которые будто подглядели жизнь русской общины и потому говорили о ней с правдивой, но отеческой строгостью. «Все так, — соглашался Огородов. — Все верно. Что верно, то верно». Иногда эта путаная родная жизнь так звала его к себе, что он стал исчислять свой срок вольного найма неделями.
А Матюхин, поскрипывая сапожками, в алой шелковой косоворотке, ходил перед рядами курсистов и назидал:
— Крестьянин нашей страны оттого и смотрит так дерзко и раскованно, что он не дичает в одиночестве, а вся его жизнь на миру и с миром: деревенская, общинная демократия сделала его предприимчивым и непокорным мечтателем. И все-таки народ наш подавлен и печален, губит в вине свои лучшие силы. Только и спасают его от нравственного вырождения труд и сельский быт. Еще Герцен, Александр Иванович, восклицал: «И какой славный народ живет в этих селах! Мне не случалось еще встречать таких крестьян, как наши великороссы и украинцы». Во имя этого великого и славного народа Герцен еще полвека назад призывал к переустройству жизни, но не через ужасы кровавых переворотов, а через нашу святую русскую общину. Да, именно через нее. «Народ русский все вынес, но удержал общину, община спасет народ русский; уничтожая ее, вы отдаете его, связанного по рукам и ногам, помещику и полиции». Конечно, как великий мыслитель, Герцен признавал, что община, подобно всякому неразвитому коммунизму, подавляет личность, но мы знаем, что рядом с хлебопашенной деревней созданы деятельные русские артели. Что это такое, артели? Это общество вольных работников, которые трудятся рука об руку не для подавления других, не для конкуренции, а на общий прибыток общими силами…