— Да, конечно. Сейчас я пущу к вам родных, но я с вами ещё не закончил.
— Они здесь?
— Да. Егор тоже обещал быть — вы его выдрали своим звонком прямо со встречи с куратором. Расскажете нам, что за напасть довела вас до такого состояния. Ещё, маме вашей мне пришлось сказать, что у вас упадок сил из-за возрастной перестройки организма и последствий болезни.
— Угу, — промямлила Гелька, в предвкушении встречи с напуганными родными.
— Солнышко моё, ну, как ты? — мама протянула ей стакан воды. Она радостно улыбалась, но была не в силах справиться с дрожащими руками. Вытянутая физиономия Гоши маячила за её спиной. К своему удивлению, Гелька поняла, что не сможет сама сесть. Мама с Гошей бросились ей помогать — приподняли, чтобы подпереть подушкой, и Ангелина почувствовала, как кровь отхлынула у неё от лица, в глазах потемнело, зашумело в ушах… Боясь потерять сознание, она потянулась к стакану и стала пить, ощущая, как с каждым глотком дурнота отступает. Ну, и ну! А она подумывала пойти сегодня на дискотеку! Отдышавшись, Гелька перевела взгляд со встревоженной мамы на брата. Тот всё понял по её виду.
— Я не виноват, — прошептал он, кивая на маму, — она зашла к тебе в комнату и сразу вызвала "скорую". Извини.
Гелька улыбнулась — в конце концов, всё обошлось.
— Там Петя, — мама протянула руку к двери, — хочет зайти, но боится помешать.
Ангелина смутилась: они и Петю с собой прихватили! Её грызла мысль, сколько яда будет в насмешках Бориса Витальевича, когда он узнает, как она заработала свою "брешь". Может, ничего ему не рассказывать, списать всё на таинственного противника? Хорошая идея. А потом она узнает у Егора, как делается "переливание", и такой глупости больше с ней не случится.
Вдруг Гелька ахнула и схватилась за голову.
— Что с тобой? Тебе плохо? Позвать врача? — испуганно склонились к ней мама с братом. Гелька отрицательно замотала головой, и тут же закивала.
— Да-да, позовите его скорее!
Родные метнулись к двери.
— Гоша! — окликнула Ангелина. — Подожди!
Растерянный брат вернулся от порога.
— Янка! — простонала Гелька. — Ей может быть плохо! Надо срочно позвонить! Ты понял? Сейчас же! Скорее! Позвони, узнай, как она, и возвращайся! Здесь где-то должен быть телефон.
Гоша рванулся к двери, но снова вернулся.
— А номер?
— 36-12-64. Торопись!
В палату вошёл Борис Витальевич, за которым семенила расстроенная Нина Михайловна.
— Что тут с вами?
Гелька нетерпеливо скребла ногтями по краю кушетки, ожидая, пока врач подойдёт поближе, и, едва он оказался в пределах досягаемости, рванула его за синюю униформу, притягивая ближе.
— Моя подруга! — горячо зашептала она ему на ухо. — Я хотела восстановить её силы и сделала дыру.
Полетаев резко выпрямился. Его медицинская рубаха затрещала по швам — Ангелина держала цепко, стараясь сказать ему ещё что-то, чтобы убедить, объяснить…
— Выйдите, пожалуйста, — нарочито равнодушным тоном попросил он Нину Михайловну. Та всплеснула руками и, едва не плача, вышла за дверь.
— Что?! — Борис обернулся и схватил Гельку за руку, вцепившуюся в его рубашку.
— Я хотела ей помочь! — шмыгая, жалобно простонала Гелька.
Дверь неожиданно распахнулась, и в палату влетел Гоша. Увидев врача, он споткнулся, притормозил, извинился и, наклонившись в сторону сестры, громко зашептал:
— Она дома. Очень рассердилась, что я линию занимаю: говорит, что ждёт звонка. Не знаю, но, по-моему, она в порядке.
Он кивнул доктору и вышел. Борис Витальевич повернул к Ангелине своё разъярённое лицо, перехватил её руки и прошипел:
— Как можно быть такой безмозглой?
Гелька, свесив голову, заплакала. Раздался стук, и в палату заглянул запыхавшийся Егор. Увидев разворачивающуюся сцену, он недоумённо замер на пороге. Борис гневно отбросил от себя руки Ангелины и желчно обратился к Егору:
— Наша чудо-девочка наделала глупостей. Вам придётся найти время проведать её подругу, которой она здорово удружила!
— Что случилось? — Егор перевёл взгляд на Гельку.
— Янка, — всхлипнула она, — ты её знаешь — она надо мной живёт. Проверь её, пожалуйста, просканируй…
Гелька сползла на подушку и залилась слезами, а Егор вышел из палаты без лишних вопросов.
Через час, который мучимой тревогой Ангелине показался вечностью, парень принёс добрые вести.
— Тебе почти всё удалось, — утешал он её. — Конечно, сначала лучше было посоветоваться, хотя бы со мной… но, в целом, ты справилась: и энергию перелила, и целостность биополя подруги восстановила. А ауру поправлять я тебя научу. Только вот себя ты не пощадила.
— Да, — каркнул из своего угла заполнявший какие-то бумажки и всё ещё сердитый Борис Витальевич, — ей нужно было "сдать кровь из пальца", а она "резанула себя по горлу"! Примерно так.
— Ты ещё после вчерашней потери энергии не восстановилась, ничего не ела, а тут вскрыла напрочь весь свой резервуар, — пояснил Егор. — Да! Твоя подруга спрашивала на счёт какого-то ключа?
— Ах! — Ангелина прижала ладонь ко рту. — Я ей обещала перед уходом занести ключ, чтобы она могла собраться на дискотеку! Бедная Янка! Но ведь мама с Гошей уже вернулись домой, да?
— Нет, ты совершенно невозможна! — с изумлением покачал головой Егор. — Только что чуть не убила подругу, а теперь переживаешь, что та не сможет пойти на дискотеку?
Из своего угла многозначительно хмыкнул Борис Витальевич, и этот звук должен был, по-видимому, означать: "подожди, поживи с моё, тогда перестанешь удивляться женщинам!"
— Для неё это очень важно! — сердито заявила Гелька. — И она пойдёт на дискотеку! Только в своих штанах!
Егор странно хрюкнул, сделал вид, что закашлялся и отвернулся, пряча улыбку. Ангелина поняла, что сморозила жуткую глупость, поэтому рассердилась ещё больше.
— Я хочу домой! — заявила она, приподнимаясь. — Я уже хорошо себя чувствую!
— Лежать! — рявкнул на неё Полетаев. — С вашей терминаторской мощью и куриными мозгами, вас опасно пускать к людям! Кто знает, что вы ещё отмочите! Уж сутки я вас здесь продержу: и мне спокойнее, и окружающим безопаснее.
Гелька умоляюще взглянула на Егора, но тот, непреклонно покачав головой, похлопал её по руке и поднялся.
— Я пойду. Надо же проверить, что в моей комнате творится.
Борис Витальевич вышел вместе с ним, и сразу стало пусто и скучно.
Время в больнице тянется особым образом: дробится мозаичными осколками и замирает в попытке оттянуть неприятные человеческому организму моменты. Оно впечатывает в память болью мельчайшие детали, противоестественной нормальной человеческой жизни обстановки и отвратительные подробности экзекуции над собственным телом, как будто необходимые ему, чтобы жить.
В первые же пять минут Ангелина уже нестерпимо соскучилась и загрустила. Сейчас она рада была бы даже раздражённому Борису Витальевичу с его едкими репликами.
"Хорошо, что это всего на день", — утешала она себя, — "хорошо, что не делают уколов." Воображая себе Янкиного кавалера, нежно обнимающего подругу в медленном танце, она не заметила, как заснула.
Проснулась Гелька, как от толчка — стукнула приоткрытая форточка. Поднимался ветер. Чёрные, в свете уличных фонарей, ветви деревьев больничного парка шумно сражались за окном с его порывами, оставляя на стенах палаты свои мечущиеся тени.
Вдруг Ангелина замерла под одеялом и проснулась окончательно, неожиданно ощутив знакомое покалывание. Она искоса взглянула на молчаливый Солар, который Борис Витальевич приволок в её палату из своего кабинета. Нет, тут что-то другое. Никто не говорил ей, можно ли испытывать такие ощущения просто так, без чужого влияния, от каких-нибудь естественных причин — как головную боль при перемене погоды.
Она испуганно шарила глазами по углам тёмной комнаты из-под одеяла натянутого до носа. "Надо встать, включить свет, и всё станет понятно", — уговаривала она себя, но продолжала лежать, с дрожью выискивая глазами среди скользящих по стенам кружевных силуэтов ветвей, признаки присутствия чего-то инородного.