Улыбнувшись теплу воспоминания горничная почувствовала, что не одна. Открыв глаза, уже кажется уже достаточно привычно столкнулась с внимательным и тяжёлым взглядом конюха — мужчина стоял в дверях и молча смотрел на Эйву.
— Просто тяжёлый день, я хотела побыть одна, чтобы собраться с мыслями, — сказала она ему.
Он лишь повёл головой, но взгляда от неё не отвёл.
— Знаешь, Рэндан, — она с трудом вспомнила его полное имя, потому что все назвали коротким, — но это странно, вот так на меня смотреть — если ты хотел меня напугать, то у тебя получилось.
Хотя, нет, она вовсе не испугалась, но было интересно, что у него на это будет сказать. Мужчина нахмурился, хотел что-то сказать, но потом передумал кажется, а из-за него в сенник зашла пони, которая тут жила, старенькая и очень дружелюбная. Она прошла мимо Рэнда, подошла к Эйве, которая так и лежала на сене, изучила её, ткнувшись в плечо, начав жевать одежду и горничная уже приготовилась, что сейчас её укусят.
— Она хочет, чтобы ты её угостила, — возвестил конюх.
— Прости, милая, у меня ничего нет, — сказала Эйва, обращаясь к пони, та фыркнула, словно действительно поняла сказанное, и, потеряв к женщине интерес, стала жевать сено.
Эйва посмотрела на мужчину, который так и стоял в двери, не шевелясь.
— Только не говори, что ты тут спишь, а я твоё место заняла, — проговорила горничная, хмурясь и сдерживая пошленькую шуточку про четвероногую подружку.
Горничная всё пытаясь вытащить из него больше чем три-четыре слова. В ванной комнате у герцогов же сказал, а тут снова разучился.
— Нет, мы с Бэлтом спим в комнате, там в кладовых, — ответил конюх, потом цыкнул, обращаясь к пони, ещё раз и ещё. Та повела ушами, обернулась на него и, к невероятному удивлению Эйвы, вышла вон.
— То есть с людьми ты не умеешь говорить, а с лошадьми без проблем? — улыбнулась горничная.
— Я умею и с людьми говорить, — возразил конюх.
— Не знаю-не знаю. Я слышу от тебя преимущественно “хм”, “да”, “нет”, “доброе утро” — это максимум.
Он ухмыльнулся кривовато.
— Я поняла, — улыбнулась она, — с нами просто не о чем говорить, вот с лошадками — другое дело.
— Может и так, — согласился он.
Эйва рассмеялась, потом потянулась и встала.
— Прости, что вторглась в твои владения, — склонила она голову.
— Здесь нет ничего моего. Тут всё принадлежит герцогу, — возразил конюх и вот-вот, сказал-таки чуть больше четырёх слов.
Она снова усмехнулась, чем вызвала у него недоумение. Он кажется хотел спросить, почему она смеётся, но не спросил, потому что Эйва двинулась на выход и вот в очередной раз Рэндан застыл, не давая ей возможности выйти. И вот ведь — пони пропустил и сюда и обратно.
— Можно? — спросила она, глядя ему в глаза и приподнимая бровь.
— Да, — кивнул он, словно очнувшись от сна, неуклюже встал боком в дверном проёме.
И горничную никак не отпускало чувство, что он играет, что он совсем другой. Он не тугодум и не увалень — ведь смог он как-то успеть оградить её от удара дворецкого, когда тот замахнулся. Был быстрым и зубастым. И дело своё знал и руками работать умел. Почему-то казалось, что и говорить хорошо и складно он умеет, скорее всего и читать и писать. Но зачем тогда это представление?
Эйва прошла так, чтобы максимально сильно задеть Рэндана и глаза его полыхнули в отблеске освещения на внутреннем дворе, и нет это были не отблески удачно упавшего света — он играл и вот треснуло, она его задела.
— Эйва, ты чего такая? — спросила Янра, делившая с ней комнату, когда женщина вернулась с конюшни.
— Какая?
— Загадочная, — ответила служанка вдовствующей графини.
— Да нет, просто устала, но это такая радостная усталость, — сказала Эйва, ложась в постель.
— Радостно устала? — удивлённо переспросила Янра. — Вот ведь.
И они захихикали, устраиваясь поудобнее и желая друг другу спокойной ночи.
Неделя подходила к концу, а вестей из столицы всё не приходило. Это было странно и нервировало почти всех — и господ и слуг.