— Не смей… — и она не смогла сдержать слёзы, нет, она не рыдала, они просто текли из глаз, потому что слишком сильно, слишком больно, слишком безумно.
— Эйва, — прохрипел в неё Рэндан и на мгновение расцепил руки, отпустил её, чтобы снять куртку, и можно было бы убежать, но куда от себя можно бежать, да и не было у неё сил, она хотела того, что он делал. До темноты разума хотела.
Постелив куртку перед ней, Рэндан снова её прижал к себе и жар его тела был таким невыносимым, так его хотелось пустить внутрь… он опрокинул её так, чтобы можно было целовать уже лицо, губы и Эйва сама подалась вперёд, вцепилась в него, потому что на деле всё, что он говорил, всё, что чувствовал, в ней отзывалось тем же умопомрачением. И все эти дни, что бегала от него, до воя по нему тосковала.
Но за мгновение до того, как потеряла голову, растворяясь в его напоре, лавиной сходящей на неё, бывшую рядом с ним такой маленькой и, боги, счастливой, она слабо запротестовала, смущаясь месту. Рэндан только прохрипел в неё, что не важно, да и действительно было не важно.
— Эйва, — позвал он её и она с таким трудом открыла глаза, встретилась с ним взглядами. — Я уйду, если так случится, если прижмут нас, я уйду… слышишь? Я не допущу, чтобы тебе было плохо.
И это было просто, и не к месту вроде, но счастье от сказанного было таким всепоглощающим, такое естественно дикое…
Рэндан, зарычав и ругнувшись, кончил быстрее её, но он не был бы собой, если бы она могла рассчитывать, что отпустит её сейчас.
— Измучила меня, шельма, — с досадой прохрипел он, но хватки, которой держал Эйву, не ослабил.
— Рэндан, — мотнула она головой, пытаясь освободиться, потому что даже этого голодного единения было достаточно, чтобы потеряться, и дальше можно было не идти.
Но он сел на колени перед ней, и даже представить эту картину со стороны было невыносимо стыдно, чего уж оказаться внутри. Эйва попыталась прикрыться своими юбками.
— Перестань, — взмолилась она, но незначительным усилием всего одной его руки, её нижняя часть тела была поднята вверх, а ноги закинуты ему на плечи. — Рэндан… нет…
И это был такой безнадёжный всхлип, потому что его пальцы вошли в неё, двигаясь медленно, но уверенно, Эйва задохнулась, вцепилась руками в дерево, что было за ней, но и этого было мало — Рэндан убрал пальцы, нагнулся и медленно провёл языком там, где они только что были, поцеловал её туда и Эйва со всей силы потянула себя к дереву, потому что это было уже слишком.
— Тшшш, — не пустил её мужчина. — Куда, шельма? Не пущу… так просто не пущу…
И убежать нельзя, и закрыться, стыд прям поджигал её изнутри, словно она на костре. Так было нельзя, но он же делал, а она кажется голос потеряла, потому что орать хотелось, но получалось лишь хватать воздух, задыхаясь, стараясь не сойти с ума от удовольствия и смущения. Мотнув головой в истерике, она заметила, как конь, что был в загоне забрался на лошадь, которая кажется принадлежала госпоже Ниилле.
— Рэндан, — прошептала с трудом Эйва, — конь…
Мужчина оторвался от неё, давая такую необходимую возможность перевести дух, потом ухмыльнулся и, опустив ниже, чтобы было удобно, вошёл в неё, потому что снова стал возбуждённым, навис над ней, одна его рука легла на её руки, что хватались за ствол дерева, вторая оказалась под спиной, а пальцы легли на шею Эйвы.
— Для этого я тут и сидел, — прохрипел он, целуя её шею, кожу в вырезе, грудь сквозь ткань рубашки, переходя выше к лицу, впиваясь в губы, не сбавляя темпа, двигался внутри неё. — Кобылка непростая, хоть и в охоте, но характер такой, что всё не по ней. А он дурак совсем, обхаживал её, а она брыкалась — то подпустит, то отгонит. Я уж думал, что не получится ничего, но видишь… ей просто воля была нужна. Она на воле стала покладистой, мягкой, открытой…
И Эйву скрутило со страстью, она слушала его шёпот и с каждым словом сгорала всё сильнее и сильнее. И да, он говорил не про них, но и про них ведь, так? И такой потерянной и необузданной она не была никогда, словно он кипятил её кровь, мучил и превозносил одновременно. Эйва выгнулась задыхаясь от нашедшего волнами конца, содрогнулась под Рэнданом, а он зарычал в неё, сделал ещё несколько движений и с такой болью оставил, словно хотел в ней умереть, но было нельзя.
И он всегда был очень аккуратен, несмотря на то, что Эйва чувствовала, с алчным внутренним ликованием, как он теряется в близости с ней, с трудом возвращаясь к разуму, но он находил силы и проявлял эту заботу, а она сходила с ума из-за этого осознания ещё сильнее.