Только мне удалось кое-как заснуть, как в комнате зажгли свет и начали всех будить со словами: «Вам необходимо переехать в другую больницу. Собирайтесь, вас ждут машины!»
И я собрала вещи, почему-то не очень волнуясь и не переживая по поводу предстоящего отъезда. Мне было не важно, где я, главное – со мной мой Лира!
Присоединившись к толпе, я вместе с ней вышла на улицу. Но тут мне стало тревожно на душе, когда я увидела, что со мной только половина больницы, и в ней не было моего любимого. Больные уже заходили в специально пригнанные для них автобусы. Я стала машинально отходить назад, как вдруг наткнулась на венорца, который следил за всем происходящим у входа в больницу.
– Девушка, почему вы не идёте к машине? – спросил он меня.
– Где все остальные? Почему увозят не всех? – растерянно произнесла я.
– Другая половина остаётся здесь!
– Но почему? – я почувствовала, что теряю пески под ногами.
– Так нужно! Не задавайте лишних вопросов!
– Но я не могу ехать! Я должна остаться здесь, здесь мой любимый!
– Так, девушка, если вы сейчас же не войдёте в автобус, мне придётся вас туда затолкнуть!
И этот, сразу же непонравившийся мне, взрослый венорец начал грубо подталкивать меня в сторону одной из более или менее свободных машин.
– Дайте хотя бы попрощаться! – заплакала я у са́мой двери автобуса.
Меня подхватили чьи-то сильные руки и силком затолкали в машину. Двери закрылись прямо перед моим носом. Я высунулась из окна и изо всех сил, которые у меня были, закричала:
– Лира, я согласна! Я выйду за тебя, слышишь!? – и по щекам градом хлынули слёзы.
Тут же была закрыта последняя моя надежда – окно автобуса. Я, больше не издав ни одного громкого звука, села на сидение и дрожащим голосом произнесла:
– Я же согласна, а ты меня не слышишь и больше никогда не услышишь!
Все остальные, кто остался в больнице, слышали шум, и когда мы проходили по больничным коридорам, и когда стояли на улице. Но никто не мог понять, в чём дело. Они хотели понять, но их заперли в комнатах, и выйти оттуда было невозможно.
Из своих окон живумцы наблюдали за автобусами, которые наполнялись венорцами. Разглядеть кого-то в этой толпе было невозможно, ведь наблюдающие находились на приличном расстоянии от песков, к тому же им мешали деревья, и зрение больных порядком ухудшилось за время пребывания в больнице.
Лира тоже стоял у окна, при этом он держал крестики на пальцах и думал про себя: «Лишь бы Амайи с ними не было, и я сегодня увидел её!»
Рёв мотора. Юноше показалось, что он слышал голос своей девушки. Поднятая пыль машинами.
***
Я сидела в автобусе, молча уставившись вниз. Воспоминания внезапно нахлынули на меня. Я начала вспоминать, как подвергалась иноземному вторжению в институте, грузовик в котором я ехала, не зная куда, тряску от неровностей дороги, первые дни, проведённые в больнице, которую только что покинула, письмо, указывающее на смерть родителей… А потом провал в памяти. И вот опять помню – встреча с Лирой, первая, вторая… Куски из моей памяти быстро бежали перед моими глазами, как будто куда-то торопились. Море, поцелуй, закат, звёзды, рассвет… Поцелуи, встречи, любовь, которую я так больно ощущала сейчас в своей груди.
Сильная боль, исходящая от сердца, от которой можно сойти с ума. Толпа, автобус… А может мне всё это показалось или приснилось? И опять я не на песках, но, к сожалению, и не на небе.
XVII
Авеянская элита уже как день летела в отведённых только для них космических кораблях, рассекая космическое пространство. Они должны найти себе пристанище, но уже не у себя на Песках.
На Песках больше нет жизни!
XVIII
Вот уже пять лет одни и те же стены, потолок, пол, приборы, венорцы и холод космоса в иллюминаторах. Лишь только «мёртвые» Пески всё дальше и дальше от авеянского космического корабля. Везде царят чувства пустоты, безжизненности, тревоги, неуверенности в своём будущем и одни и те же мысли: Зачем это нужно было делать, для чего? Для того, чтобы остаться и умереть в полном одиночестве вдали от своего дома? Пески, мы больше вас не увидим! Как жаль и себя, и остальных венорцев, которые остались гнить на родной планете.