Зырянов ошибся. Уже второй дом был огорожен зеленым штакетником. От калитки к крыльцу вела стежка следов. Следы были вроде свежими.
— Идем на штурм, командир?
Макаров осмотрел двор. Машины не видно, помещения, куда бы можно загнать ее, тоже. Значит, или Эдуарда Пилявина завезли дружки и он безвылазно живет тут, или Павла уже вывезли отсюда, или это не единственный в деревне зеленый забор, или…
Черт, вариантов больше чем надо!
— Женя, давай поступим, как все цивильные люди: постучимся. Ты, если память не изменяет, как-то уже срывал двери с петель, и ничего хорошего из этого не получилось.
— Согласен, командир, согласен. Но где гарантии, что после стука хорошо получится?
— Гарантий ему захотелось! Их сейчас и Сбербанк не дает. Ну ладно, приступим.
На стук довольно быстро отозвался мужской сиплый голос:
— Щас! — Громыхнуло в сенях пустое ведро, послышался длинный мат, но свет так и не зажегся. Потом кто-то зашарил по той стороне двери руками, звякнул крючок и наконец-то раздался вопрос, который ожидался с самого начала: — Эдик, ты, что ли?
— Если тебе так хочется, — сказал Женька, помог плечом открыться двери и, безошибочно поймав пальцами горло сиплого, перешел на полушепот: — Кто еще в доме?
Хозяин всхрапнул, то ли оттого, что дыхание перехватило, то ли от страха, но не задергался, кулаками не замахал, вытянулся в струнку, и шея его оказалась тонкой и длинной, как у тушки общипанного цыпленка:
— Вы чо? Чо вы?
Луч фонаря осветил худое щетинистое лицо. Человеку было лет шестьдесят.
Женька отпустил старика и повторил:
— Кто в доме?
Тот так и застыл по стойке смирно, в огромных галошах на босу ногу, в несвежих кальсонах и байковой рубашке внакидку.
— А кто ж еще может быть… Тут и меня нет… В смысле, не живу я тут. Эдик попросил, чтоб печь протапливал, ночевал, когда мог. И чтоб никого, значит, не пускал.
Олег прошел через сени к двери комнаты, быстро открыл ее, резанул лучом фонаря от стены к стене, увидел все, что надо. Стол, на нем недопитая бутылка водки, порезанное сало, хлеб, один граненый стакан, банка с маринованными огурцами. Старый, в царапинах, холодильник, на нем — транзисторный приемник с изогнутой антенной. Дальше — печь, возле нее кровать. Все.
Павла в комнате нет. Но надо осмотреть чердак и подпол.
— Чисто, командир?
— Чисто. Спроси старика, только повежливей.
— Обижаешь. Отец и без всяких фокусов скажет, где пленник содержится. Скажешь?
— Какой пленник? Вы чего?..
Женька тут же начал массировать пальцы здоровой левой руки, и человек в кальсонах понял, зачем он это делает:
— А-а-а… Все, я понял. Павел, что ли? Вы Павла ищете? Так он в подполе. Только не я его туда сажал. Друг Эдьки привез, сказал, значит, что хозяин в курсе, да, я это позже узнал, соврал: Пилявин не знал ничего. Крашенинников вообще трепло. А я за парнем присматриваю: и воду давал Паше, и хлеб, и молоко, пока он ел…
— Что значит, «пока»?
Женька, видно, забылся, пошел на болевой прием, потому что старик взвыл, опять матюгнулся, теперь уже коротко, и тотчас пояснил:
— Он сегодня только не кушает. А дверца в подпол — там, за печкой.
Макаров ногой отбросил истертый грязный коврик, увидел люк с металлическим кольцом, рванул его. Снизу повеяло кислой сыростью. У пустого сваренного из металлических уголков стеллажа на сером кожухе лежал человек. Вокруг шеи — металлический обруч, от него грубая тяжелая цепь — на таких держат злых псов во дворах.
Человек был белый, страшно худой и бородатый. Он, не мигая, смотрел на Олега, как тому показалось, неживыми уже глазами.
Макаров спрыгнул вниз. Зрачки лежавшего переместились на него.
— Павел, ты слышишь меня?
Базаров некоторое время лишь беззвучно шевелил губами, потом все же нашел силы ответить:
— Неужели отмучился?
И покачал головой.
Глава девятая
— Когда должен приехать Пилявин?
Старик уже опомнился, для чего выпил полстакана водки, и отвечал более-менее связно.
— Эдик-то? Так обещал завтра, ближе к обеду. А если, значит, чего тут случится, то я ему должен сразу позвонить. У нас телефона в деревне нет, а в четырех километрах отсюда есть Спицевка, большое село…
— Значит, его московский телефон ты знаешь? — спросил Женька.
— Нет.
— А куда же звонил бы?
Старик покосился на кулак Зырянова:
— А, забыл! Правильно, раз позвонить должен, значит, знаю номер. Но он просил его никому не давать.