— Как быть с вином? Ты ведь говорила, что любишь вина. Может, заодно и кофе поставить или чай?
— Тащи сюда все, что можешь притащить! Я уже видела, что ты купил. Я действительно люблю испанские вина. И подай мои джинсы.
— А вот джинсы, мне кажется, еще далеко не к спеху.
— Я тоже так думаю и их пока надевать не собираюсь. Но притащи все равно.
Макаров погрузил бутылки и закуски на маленький передвижной столик, сняв с него уже ненужный подсвечник, покатил в спальню. По дороге сделал остановку на кухне, поставил на огонь чайник.
На пороге комнаты остановился.
Краски от занимающегося рассвета уже проникали в окно через неплотно задвинутые шторы. Тело Наташи было словно прорисовано опытным художником на белой простыне: идеальное очертание без полутонов.
— Олег, ты действительно не подумал о том, что меня к тебе подослали?
— Брось говорить глупости! К тому же ты повторяешься. Так, есть вино светлое, есть темное. Какое будешь? Вернее, с какого начнем?
Наташа потянулась за джинсами:
— Значит, я непохожа на ту, которая бы кого-то предавала?
— Несмешно! Я наливаю светлое.
— Несмешно. — Она вытащила из кармана джинсов обычный серый канцелярский конверт. — Хочешь посмотреть, что там?
Открыла его, положила на простыню несколько фотографий.
На каждой из них был запечатлен Макаров на фоне огромного аквариума с муреной.
Глава двадцатая
Кто-то топтался снаружи, за глухой стенкой, пыхтел, словно бревна ворочал, а двое вошли в помещение, где полулежал на соломе Женька. В темноте лиц их совершенно не было видно, да еще фонари били в глаза, но вот один заговорил, и Зырянов сразу признал в нем того, кто угощал его ночью сигаретой, выйдя из серебристого «Форда».
— Привет, спецназ. Ранен?
— Так, царапина.
— Не успели мы немного. Я тебя тогда забыл предупредить, с кем дело придется иметь. Пилявин — самбист, на Европе призы брал. И вообще, артист. Гримироваться и переодеваться любит. Мы его и потеряли поэтому.
— А как же здесь нашли? — спросил Зырянов.
— Это было просто. Тебя как живца использовали. Он за тобой охотился, мы — за ним. Вы на дороге, на свежем снегу, столько следов своей борьбой оставили… Чего он от тебя хотел?
Мужчина спросил это словно от нечего делать, лениво прищурив глаз, и Женька ответил с той же безмятежностью:
— Я ему не нужен был. Он хотел разыскать Макарова и спрашивал его московский адрес.
Лис теперь уже недоверчиво засмеялся:
— Эдуард не мог это выяснить в столице и приперся сюда?
— Он думал, Макаров здесь, и караулил его.
— Ну ладно, пусть будет так. О чем вы еще говорили с ним?
— А о чем можно говорить под дулом пистолета? Вы, я так понял, Пилявина не взяли?
— Ушел. В ночном лесу искать его опасно, нарваться на пулю можно запросто. Что у него за ствол?
— «Вул».
— Серьезная игрушка.
— Серьезная, — согласился Зырянов. — Надо было не мазать, когда он отсюда выбегал.
— Учи ученых. Я же тебе еще раз говорю: ночь темная, мы не сразу даже рассмотрели, что он из сарая этого выходит.
— Я бы не промахнулся.
— Кабы рука целая была?
— Это не мешает, я левша.
Вышли под темное безлунное небо. Женька горстью снега стал стирать кровь со лба. Лис спросил:
— Царапина тоже стрельбе не помешает?
— Хочешь проверить?
— А почему бы нет? — Он повернулся к напарнику, вглядывающемуся в сторону ельника, который начинался сразу за фермой. — Не рви глаза, Савва. Он не дурак, чтоб себя выдать.
— Кто? — Савва вроде как удивился. — Пилявин? Так его же…
— Его же мы упустили, но нападать он не будет. Один против трех… — Посмотрел на Зырянова. — Против четырех даже. Зачем ему подставляться? Знает же, тем более, что не с кроликами дело имеет. Тут кое-кто даже в снайперы записывается… Ну-ка, Савва, поищи пенек метрах в двадцати от нас, поставь там свои часы. Они у тебя не швейцарские, случаем?
— Все равно золотой корпус, — недовольно пробурчал тот, кого звали Саввой. Но все же возражать не стал, добросовестно порыскал вокруг. Не найдя в округе пня, укрепил часы на ветке сосны.
Из-за постройки вышел третий человек, почему-то в обсыпанном снегом пальто, будто только что попал в метель. Он тоже направил свой фонарик на дорогую мишень. Лис протянул Зырянову пистолет:
— Центральный бой, спусковой очень мягкий. Поскольку ты его не пристреливал, разрешаю три выстрела.
У Лиса был «Макаров», из такого ствола Женька на спор в копейку попадал. Он был лучшим стрелком училища, еще на первом курсе стал кандидатом в мастера спорта.