Вечером в пятницу Данилов просидел над материалами до половины двенадцатого. Дважды ткнувшись лицом в бумаги, он решил, что на сегодня достаточно, тем более что завтра этому делу можно будет посвятить весь день.
В субботу около шести часов вечера Данилов понял, что ему пора отдохнуть. Для того, чтобы проветрить мозги, он часок прогулялся по району, а затем поужинал с женой и дочерью, которые вернулись с шоппинга, посвященного наступлению нового учебного года. Похвалив покупки, Данилов уселся в гостиной перед телевизором. Включенный телевизор был уловкой, позволявшей без помех предаваться размышлениям. Если будешь просто сидеть в кресле и думать, то домашние замучают вопросами. Дочь будет настойчиво интересоваться, почему папочка грустит и всячески пытаться развеселить его. Жена многозначительно спросит: «что опять не так, Данилов?». Скажешь «да все так, просто подумать хочется» — не поверит. Нет, лучше пусть лучше видят, что он смотрит телевизор…
В принципе, Данилову все было ясно, кроме одного момента, на котором его «замкнуло».
Анестезиолог Юрий Федорович Сапрошин имел за плечами почти тридцать лет врачебного стажа. Как мог умудренный опытом пятидесятидвухлетний профессионал использовать на операции аппарат искусственного кровообращения с неисправным детектором пузырьков воздуха? Он же прекрасно знал, что при оперативном вмешательстве на сердце и сосудах всегда есть риск попадания воздуха в сосудистую систему со всеми вытекающими отсюда фатальными последствиями.
Что это?
Пофигизм?
Вряд ли. Пофигисты не могут продержаться в анестезиологах-реаниматологах три десятка лет, они «споткнутся» в первые же годы работы и испортят себе репутацию навсегда. А врачебный мир тесен и злопамятен. С плохой репутацией в хорошее место не возьмут и, уж тем более, не поставят обеспечивать операции такого светилы, как профессор Раевский. Хирурги вообще очень придирчиво относятся к анестезиологам, а у корифеев скальпеля эта придирчивость возрастает на порядок. И правильно, ведь смерть пациента во время операции или вскоре после нее ложится пятном на репутацию хирурга. Всегда ложится, в любом случае! Народ не разбирается, кто на самом деле виноват — хирург, анестезиолог или медсестра, халатно отнесшаяся к стерилизации хирургического инструмента. Народ говорит: «у этого хирурга часто умирают пациенты, лучше к нему под нож не ложиться».
Главная непонятка тянула за собой другую, помельче, но тоже имеющую важное значение. Операционная медсестра Шполяк промолчала насчет неисправного датчика, потому что боялась мести анестезиолога Сапрошина… Ок, пусть так. Но почему она не испугалась мести профессора Раевского, который по статусу стоит выше главного врача и может капитально осложнить жизнь медсестре? Это же как-то нелогично… Все равно, что бояться кошки, но не бояться тигра. Ну что мог ей сделать рядовой врач-анестезиолог? Сказать грубость? Распространить какие-нибудь гадкие слухи? Сделать мелкую пакость? Не более того. К тому же на обычного врача медсестра быстро найдет управу, чай не в крепостные времена живем. Но вот Раевский мог пинком вышвырнуть ее с работы и сделать так, что никуда, кроме районной поликлиники она ни в Москве, ни в области не устроится. А работа поликлинической медсестры не идет ни в какое сравнение с работой медсестры операционной — денег меньше, нервотрепки гораздо больше, престиж совсем не тот и вообще все «не торт». Тем более, что у корифеев операционные сестры не абы какие, а свои — избранные, выученные, прикормленные. Когда хирурги говорят, что операционную сестру нужно выбирать тщательнее, чем жену, они нисколько не шутят, так оно и есть. Дай корифею плохую операционную сестру, и корифей запорет операцию, потому что и инструменты ему будут подавать не так, и нити в иглы вдевать не так, и вообще не будут понимать его с первого взгляда. Ну а «вишенкой на торте» может стать ошибка в подсчете расходного материала и инструментов до и после операции. Обсчитается медсестра на один тампон, решит, что все у нее совпало, а тампон останется в операционной ране, которая будет зашита. А может и не тампон, а зажим или какой-нибудь другой инструмент… Короче говоря, операционная сестра профессора Раевского могла бояться только самого профессора, своего благодетеля, надежду и опору. Только его — и никого больше. И она непременно должна была сообщить Раевскому о неисправном датчике!
Ну разве что перед операцией между ними произошла какая-то ссора и она промолчала назло? Но после остыла, одумалась и рассказала обо всем следователю… Теоретически — возможно, но как-то неубедительно.