А тут еще прибавилось хлопот и тревог в связи с болезнью дядюшки. Родители замучили врачей и знакомых расспросами об инфаркте и его последствиях. Снова беготня, суетня. Ловлю себя на мысли — мне все это до лампочки. Может быть, это и нехорошо, что меня не огорчает болезнь дяди, но ничего не могу поделать с собой. Как без него было спокойно».
В тихом парке
В Вене меня встретил Роджерс.
— Что с Зорей? — спросил я, а у самого холодок на сердце от дурного предчувствия.
— О, не беспокойтесь, Алексей Иванович, он через два дня прилетит. Дела, бизнес — все это отнимает много времени. Он очень извиняется и поручил мне заняться вами. Так что вы, как это у вас говорят, в надежных руках… — Роджерс дружески похлопал меня по плечу.
О болезни — ни слова… Я смотрю на веселое, беззаботное лицо Роджерса и не могу понять, в чем дело. Правда, если присмотреться внимательно, лицо у Роджерса не такое уж беззаботное. Напряжение выдают глубокие морщины, вертикально перерезающие лоб. Роджерс внимательно, даже несколько излишне внимательно, разглядывает меня.
— Как — прилетит?! Он что, уже поправился?! — невольно вырвалось у меня.
В самом деле, я ехал в тревоге и сомнениях, застану ли Зорю живым, а тут «прилетит».
— Да. Вполне. Вы удивлены? Врачи немного перестраховались. Ничего серьезного. Приступ. Сердце, — коротко отвечает Роджерс. — А пока я к вашим услугам.
— У него же обширный инфаркт…
— Диагноз не подтвердился. Вы что, сожалеете?
— Что вы?! Слава богу, что врачи ошиблись…
И тут я решаюсь задать вопрос, который готовил всю дорогу:
— Скажите, Роджерс, что за книги вручили вы мне в дорогу в прошлый раз?
— Книги? Какие книги? А, вспомнил. Да это просто чтобы время в дороге скоротать. — И как бы между прочим спросил: — Что, не понравились?
И я, постеснявшись признаться, что выбросил их, промямлил:
— Да так, ничего особенного…
Весь этот день, как и последующие, Роджерс провел со мной. Он по-прежнему был полон энергии и оптимизма. Знакомил с новыми уголками Вены. Высокие, не похожие друг на друга жилые башни, строгая планировка территории, разбитые зеленые газоны, отличные подъездные пути, сияющие рекламой магазины, чистота и порядок — все это по-прежнему производило впечатление. Затем снова мчались по гладким как зеркало дорогам, но теперь на «бьюике» малинового цвета с музыкальной сиреной. Опять прямая как стрела и широкая, словно наш Ленинский проспект, автострада. Снова бешеная скорость. Журналы с голыми женщинами, варьете, мотель со знакомой официанткой. И опять… И опять… Роджерс словно нарочно возил меня по старым маршрутам, стараясь снова ошарашить меня. Как всегда, он был предупредителен, вежлив и ненавязчив.
Вскоре появился Зоря.
Я с Роджерсом встречал его в аэропорту. Зоря выглядел бледным, усталым, осунувшимся. Болезнь оставила свой след. Роджерс вился около нас, ни на секунду не оставляя без внимания. Мне хотелось скорее остаться с братом наедине, но Роджерс был постоянно рядом. С аэродрома мы поехали домой. Пока брат приводил себя в порядок после дороги, Роджерс предложил сыграть в шахматы. Я вынужден был отказаться, так как, к своему величайшему стыду, не умел играть. Зоря вышел к нам посвежевшим и даже оживленным.
— Не переношу самолеты, — громко сказал он, а потом обратился ко мне: — Как без меня провел время? Не скучал? Рассказывай, Алеша,
— Пожаловаться не могу, Роджерс был ко мне необыкновенно внимателен.
Роджерс сделал широкий жест — мол, такова уж была его обязанность — друга хозяина. Мне показалось, что брат не слушает, и вопрос свой задал скорее из вежливости, чем из искреннего интереса.
— Узнаю Роджерса. Он, как всегда, делает почти невозможное, — заметил брат.
— Твой брат — мой брат, твой гость — мой гость — таков закон восточной дружбы! — скромно потупился Роджерс.
— Благодарю тебя, Роджерс, я был спокоен за Алексея, Он попал в надежные руки… — скороговоркой произнес Зоря.
Я опять отметил, что. и эти слова прозвучали без особого энтузиазма и искренности.
. — Может быть, ты догадаешься нас чем-нибудь накормить? А то сытый голодного не разумеет… — напомнил Роджерс.
— Конечно. Фани, гости хотят воздать должное твоему кулинарному искусству. У тебя все готово? — крикнул Зоря.
В дверях появилась раскрасневшаяся экономка.
— О да. Прошу к столу, — объявила она.
За столом разговор не клеился, было впечатление, что каждый занят своими мыслями. После трапезы Роджерс с братом, извинившись, уединились в кабинете. О чем они там беседовали, неизвестно. Я лежал, просматривая издания «Русская мысль» и «Посев». Ими меня регулярно снабжал Роджерс.
Когда Роджерс ушел и мы остались одни, я с тревогой спросил брата:
— Зоря, что случилось? Что с твоим здоровьем? Я ничего не могу понять.
— Со здоровьем сейчас все наладилось. Напугали тебя зря. Хуже другое.
— В чем же дело?
— Пошла полоса невезений. Фирма теряет акции, и надо же так случиться, что все это совпало с моим пребыванием здесь. Шеф сердится и угрожает неприятностями, обвиняя меня в непрактичности и нерасторопности. Пришлось бросить в оборот даже личные сбережения. Впрочем, зачем я тебе все это говорю? Отдыхай… Как-нибудь выкрутимся… Возможно, все уладится…
— Мне это очень неприятно, Зоря. Как же так? Неужели ничего нельзя сделать? Ведь ты так предприимчив. Посоветуйся, наконец, с Роджерсом, он же твой друг и компаньон. В конце концов, может, я могу чем-то помочь…
Зоря удивленно посмотрел на меня:
— Ты?! Спасибо. Но чем?
— У меня есть кое-какие деньги… — сказал я, хотя понимал всю нелепость этого предложения.
— Это крохи… Ты говоришь, друг и компаньон… до первого полицейского. Ладно. Как дома? Как дела? — вздохнул Зоря.
— Все по-старому. Хвастаться, в общем-то, нечем.
— Что у Марины?
— Учится. Нормально.
— Замуж не собирается за того молодого человека, аспиранта, кажется, Виктором его зовут?
— Вроде бы не собирается.
— Что так?
— Говорит, что он меланхолик. Ничем, кроме своих лазеров, не интересуется. Всюду его приходится тащить, как она выражается, на аркане. Но сама постоянно ждет его звонков.
— Аспирантуру он закончил?
— Да, закончил.
— И получил приличное место?
— У своего отца на объекте. Он доволен.
Зоря пожал плечами:
— Чего ей еще нужно?
— Кто ее поймет? Сам знаешь, какая сейчас молодежь.
— Жаль такого парня упускать.
— Да, я тоже думаю, что жаль, но от меня здесь ничего не зависит.
Во время разговора, я видел, как Зоря настороженно смотрел на меня. После минутной паузы он, как бы между прочим, сказал:
— С тобой хочет поближе познакомиться Роджерс. У него к тебе есть какая-то просьба.
— Интересно, что за просьба? — удивился я.
— Об этом он сам тебе скажет, — уклонился от ответа брат. — Мне одно ясно: от них все равно никуда не уйдешь…
— От кого? — насторожился я.
И снова возникло тревожное чувство, которое в последнее время стало у меня появляться.
— Что? — переспросил тихо Зоря. Он словно отключился на миг от всего, что его окружало,
— Ты сказал, что от них все равно никуда не уйдешь, — напомнил я.
— А… Да это так… — пробормотал брат. — Не обращай внимания.
Он, видимо, сказал что-то лишнее и сейчас не знал, как исправить промах.
— Все ничего… Устал… Ладно, спи. Спокойной ночи… — Он торопливо вышел из комнаты.
Я долго ворочался в постели. Разговор с братом совершенно выбил меня из привычного состояния. Сон не шел. Пришлось принять снотворное.
Проснулся я. поздно. Зори дома не было. Фани, накрывая на стол, сообщила, что мною интересовался по телефону Роджерс.
Я привык к гостеприимству Роджерса и спокойно принял это известие.
У меня болела голова, и я попросил Фани принести пива.
— Сейчас, господин.
— Какой я тебе господин? Зови меня Алексеем Ивановичем.
— Хорошо, госпо… Алексей Иванович.
Как-то так получилось, что до сих пор у меня не было возможности пообщаться и поговорить с Фани. Решил восполнить этот пробел.
Она принесла пиво знаменитой австрийской марки, искристое, прозрачное. Наполнив большой бокал, я начал с ней беседу.
— Вы давно работаете у брата?
— Давно… — коротко ответила Фани.
— Он у меня настоящий торгаш. Обзавелся собственным предприятием. Одной-то жене, поди, трудно управляться?
— Конечно.
— Дача у него, наверное, большая?
— Вилла? Как у многих. Двухэтажная.
— Двухэтажная? — изумился я.
— Да.
— Сколько же там комнат?
— Семь.
— На четверых? Здорово! Ничего не скажешь.
Фани наконец осмелела:
— Неплохо. А у вас что, похуже?
— Немного похуже… — сознался я. — А откуда вы знаете русский язык?
— У меня родители украинцы. Живут в Канаде. Там я родилась. С раннего детства живу среди русских и украинцев. Вот и научилась.
— Что, их там много, в Канаде?
— Целые колонии.
— И чем они занимаются?
— Кто чем. В основном торговлей.
— И что, им неплохо живется?
— Раз на раз не приходится.
Я-то знал, что люди живут по-разному и в далекой Канаде.
Короткую паузу экономка поняла по-своему. Решила, что я усомнился в ее словах.
— Ваш брат — пример того, как живут у нас в Канаде,
— А вы? — задал я новый вопрос. — Где вы работали?
— Где попало. Сейчас у вашего брата. Одну минутку, звонит телефон… — И Фани побежала в соседнюю комнату.
Я уже догадался, что это звонил Роджерс. Он приглашая меня в какой-то Бургенланд. отведать лучшие вина Австрии. Мне. не очень хотелось ехать. Думал вот так просто посидеть в тишине. Поговорить с Фани.
— Не надо упускать такую возможность, — с укором сказала Фани. — Там вам очень понравится.
В моем распоряжении оставались считанные минуты.
— Фани, а Роджерс часто бывает здесь?
— Да, господин.
— Опять «господин»! — Я хмуро сдвинул брови,
— Извините, Алексей Иванович.
— Брат с ним давно дружит?
— Да.
— Роджерс, наверное, богач?
— Конечно!
— А чем он занимается?
— Он дипломат и коммерсант,
— Торговлей, значит.
— Значит, торговлей.
У меня было впечатление, что Фани устала от моих вопросов и не знает, как от меня отделаться.
Спас ее повторившийся телефонный звонок. Фани сняла трубку. Разговор шел на английском языке. Закончив, она пояснила мне, что Роджерс извиняется. У него вдруг появились непредвиденные дела, и он просит отложить поездку в Бургенланд на завтра, на вторую половину дня. Я так обрадовался, что не мог скрыть этого.
— Все-таки есть бог на свете, — сказал я.
— А вы сомневались?
— В чем? — не понял я.
— Что есть бог…
Фани серьезно смотрела на меня. И я серьезно ответил:
— Я неверующий.
— Значит, вы большевик?
— Нет. Я беспартийный.
— Алексей Иванович, хотела давно вас спросить, да все решиться не могу.