— Понимаю… — сказал я.
Честно сказать, я все меньше и меньше разбирался в том, что со мной происходит. Я жил в каком-то странном состоянии. Будто во сне… Вот сейчас ущипну себя за руку — и проснусь. И все будет по-старому. Потом я с дарами уеду домой. И наконец-то привезу Савельеву марки. Пусть не обижается. Я умею помнить друзей…
И я действительно щипал себя за руку, но не просыпался. Рядом сидел Роджерс, совсем другой, не такой, каким я его видел всегда.
Роджерс говорил, что от меня ничего особенного не требуется. Только нужно поддерживать контакт с ученым Фокиным. Сделать все возможное для установления родственных отношений с ним.
Я только кивал, соглашался… Потом опять тянулся к рюмке. Я перестал соблюдать приличия. Сам наливал себе, один пил. Но, удивительное дело, почему-то не хмелел.
Из дневника Марины
«Я не выдержала и спросила Виктора:
— Что, это были смотрины?
Он покраснел, опустил виновато голову. Вяло пробормотал:
— Глупости… Чепуха… — Потом вдруг, воспрянув, добавил: — Ты же и раньше у нас бывала.
Мне нравилось его смущение. Я задала другой вопрос:
— Тогда почему на меня так подчеркнуто смотрели твои родители?
И тогда Виктор выпалил:
— Я объявил, что женюсь на тебе…
— И что же они ответили? — едва сдерживая охватившее меня волнение, спросила я.
— Ты им пришлась по душе.
— Странный ты человек… — сказала я. — Наверное, об этом нужно было вначале спросить меня.
— Вот, все боюсь… Теперь, считай, спросил. Не знаю, что ты ответишь…
Чудак мой физик. Или они все такие? А что я могу ответить?.. Я же люблю его… Или я должна спросить, как тогда он о поцелуе? Можно ли его полюбить?
— Ну и когда же наша свадьба? — решив с ним поиграть в кошки-мышки, спросила я.
— Я серьезно… — заметил Виктор.
— Я тоже…
Виктор, не дав договорить, схватил меня в крепкие объятия и начал осыпать горячими поцелуями».
«Откровение»
Вечером мы ужинали с братом. На этот раз Роджерс оставил меня в покое. Когда Фани вышла на кухню, брат приложил палец к губам и молча кивнул головой на дверь. Поужинав, он предложил мне одеться и пройтись по набережной. Все это говорилось шепотом.
— Что-нибудь стряслось? — спросил я, когда мы вышли.
— Стряслось. У меня были неприятности с Роджерсом, За прошлый наш с тобой разговор.
— Значит, он тебе все рассказал?
— Рассказал… — тяжело вздохнул Зоря.
— Ничего не скажешь, втянул ты меня в историю. Сам себе становлюсь противным.
— Дева Мария, я не хотел этого. Видит бог, меня тоже заставили. Угрожали. Так уж получилось…
— Получилось… Скажи, какими глазами я буду смотреть на своих детей, товарищей?.. Был все же человеком… И продался за тридцать сребреников.
— Что делать, ты привыкнешь… Привыкнешь… — бормотал он.
Мне казалось в этот момент, что он меня не слушает, а думает о чем-то своем.
— Я думал, что все будет выглядеть иначе…
— Как это иначе? — не понял я.
— Некоторые общие сведения… — лепетал брат. — Общие… И они успокоятся.
Неужели и у меня такой же ничтожный вид, как у Зори? Это же не человек, это тряпка.
— Но они вцепились… Они могут мертвой хваткой… — продолжал он.
— А если и тебе… Если нам вдвоем вернуться и все рассказать?
Зоря пугливо оглянулся,
— Тише… Там сразу расстреляют. В лучшем случае — пятнадцать лет. Такое не прощают. Мне точно конец… Теперь уже поздно.
— А если нет… Можно и отсидеть.
— Отсидеть? — прошептал Зоря. — Заживо себя в могилу закопать? Сколько мне лет… Ты подумал?..
Он с нескрываемой злостью смотрел на меня… Как Зоря изменился! Из жалкого, несчастного он неожиданно превратился в человека, готового броситься на родного брата.
Крепко же его помяли в этом мире… Наверное, и я буду вот таким. Спасая свою шкуру, не стану щадить ни друзей, ни родных.
— Прости… — прошептал он.
Некоторое время мы шли молча, не обращая внимания на шум нарядной улицы. Здесь, в центре, словно какой-то праздник. То там, то здесь стоят группами модно одетые молодые люди, кто с гитарой, кто с магнитофоном. Кругом музыка, песни и даже танцы.
— О чем думаешь? — опросил я.
— О тебе, о себе. Могло быть все иначе, не будь их.
— И будь мы получше, — добавил я.
— Успокаивай себя тем, что не мы первые и не мы последние. А что делать? Мир таков. Все в нем продается, все покупается.
— У тебя плохо на душе?
— Как здесь говорят, «улыбайся, если даже на душе скребут кошки».
. — У нас говорят иначе — «если на сердце скребут кошки, значит, в нем завелись мыши»,
— Так оно и есть.
— Зоря, скажи откровенно, ты очень зависишь от Роджерса?
— Я даже не могу сказать тебе как… Это он… — Зоря испуганно оглянулся.
— Значит…
Зоря посмотрел на меня и больше ничего не сказал. Мы молча свернули с улицы к пустынной набережной.
— Ты его боишься, скажи честно?
— Да, боюсь. Он может все… Но не будем об этом…
Мы остановились и, облокотившись на перила, стали смотреть на темные воды Дуная.
— Помнишь, Алексей, нашу речку в деревне? — вдруг сказал Зоря.
— Помню, все помню… Вернуть бы все это и начать жизнь сначала… — Я обнял его за плечи.
— И несмотря ни на что, завидую тебе. У тебя есть Родина. У меня уже не будет Родины…
— Которую я предал как последний подонок… — зло добавил я.
— Тем не менее ты едешь туда. Будешь там жить. Там умрешь. У себя. Дома…
Но Зоря не договорил. Он все время озирался. Он боялся кого-то невидимого.
— Да, все забываю спросить тебя… Помнишь свое письмо перед отправкой на фронт…
— Ну и что? — лениво откликнулся брат.
— Что ты имел тогда в виду? Только откровенно.
— Дурак был, дураком и остался… От обиды и злости. На себя, на власть. Мне есть что тебе откровенно рассказать. Понимаешь… — начал было Зоря и вдруг замолк. — Нам пора… Потом… — сказал он и безнадежно махнул рукой.
Я в недоумении посмотрел на Зорю. Он был бледный и растерянный.
Откровенного разговора не получилось.
Так, не сказав друг другу больше ни слова, мы дошли до дома и разошлись по разным комнатам.
Я принял изрядную дозу снотворного. Нервы взвинчены. В таком состоянии надо еще ухитриться заснуть. Завтра, по словам Роджерса, меня начнут вводить в курс дела.
…Роджерс действительно увез меня с самого утра в пригородный отель. Оставшиеся четыре дня он решил посвятить моей учебе. Я должен был освоить тайнопись и научиться фотографировать «Миноксом». Больше от меня ничего не требовалось. И, как я понял, мне надо интересоваться только одним «объектом» — ученым Фокиным. На занятиях я задал наивный вопрос:
— Как я вам все передам?
— Вас найдут… — отрезая Роджерс.
«Значит, не сразу… — подумал я. — Значит, я еще успею прийти в себя и что-то предпринять».
Но в последний день наших занятий Роджерс неожиданно заявил:
— Обстановка меняется, Вы будете докладывать один раз в месяц.
— Как?!
— Посылать письма на подставной австрийский адрес! Вот он… Запомните…
Потом он объяснил, что на конверте я должен ставить любую фиктивную фамилию и фиктивный адрес отправителя, но имя при этом всегда должно быть одно и то же. Тайнопись необходимо выполнять с помощью химических копирок, этому меня обучили как теоретически, так и практически. Затем были обусловлены шифры — начало и конец письма.
Наконец наступило время моего отъезда. В этот день, вернее в оставшиеся полдня, предстояло много неотложных дел. Наконец и с ними покончено. Мы с Роджерсом уселись в кабинете. Зоря в соседней комнате заканчивал упаковку вещей.
— Итак, — заговорил Роджерс, — вернемся к нашему главному вопросу еще раз. Нас интересует все, что связано с доктором Фокиным. Все до мелочей. Повторяю, до мелочей. Конечно, нас интересует основное: последние достижения в области лазерной техники и ее применение в военных целях, особенно в космосе. Но мы понимаем, что для вас эта задача будет, пожалуй, непосильной. Ее будем решать, так сказать, в комплексе. Вам же нужно подготовить необходимую для этого почву. Итак, конкретно, о чем идет речь? Нас будет интересовать, чем увлекается Фокин, его привычки, изъяны в характере. В чем он нуждается, о чем мечтает, чем особо дорожит. Где и как проводит время. Взаимоотношения в семье. Есть ли у него любовница и кто она. Работает ли он с документами дома, Посмотрите, имеется ли в квартире сейф. Ездит ли в командировки и куда. Как часто. В разные места или в одно и та же. Больше внимания уделяйте его сыну. От него можно узнать о Фокине немало. Охота и рыбалка — хороший повод для укрепления дружбы. Подарите ему вот этот спиннинг. Редкая вещица. Будет доволен. Запоминайте все, о чем будут они говорить между собой, особенно когда речь пойдет о работе Фокина. Теперь о жене Фокина. От нее при благоприятных условиях можно узнать, что волнует мужа. Какие он испытывает трудности и неприятности в работе. Если получает награды, то за какие разработки. Постарайтесь узнать, в чем особо нуждается она. Женщины, как известно, любят модно одеваться. А это нелегко. В Москве, если потребуется, вас обеспечат сертификатами. Можете купить интересующую вещь и, разумеется, скажете, «достали по блату». Намекните, что вы имеете возможность и дальше доставать дефицитные товары — и для нее, и для ее мужа, что особо важно. Заставьте почаще обращаться к вам. Начните оказывать больше внимания их семье. Ненавязчиво, но обязательно поздравляйте с разными датами. Короче, надо больше расположить их к себе, не вызвав при этом подозрений. Понимаете?
— Да… — коротко ответил я и подумал: «Бедные Фокины! Они и не подозревают, что их ожидает».
Роджерс посмотрел мне в глаза. Сейчас это был не рубаха-парень, а хозяин, диктующий свои условия. Рядом со мной сидел, если точно определять, товарищ по работе. Он не просил, не приказывал… Он объяснял.
— Теперь о Марине. Ваша дочь должна выйти замуж за Виктора Фокина.
— Разве это от меня зависит? — удивился я такой постановке вопроса..
— Зависит, дорогой Алексей Иванович. Зависит. Должно зависеть. Для нас это очень важно. Для вас тоже. Здесь все для тайнописи. — И Роджерс передал мне тюбик зубной пасты «Поморин». В ответ я понимающе кивнул головой. — Остальное вы знаете. Итак, лиха беда — начало, — закончил он.
— Мне все ясно, Роджерс.
— И последнее. Хочу предупредить. Не вздумайте нас одурачить. Имейте в виду, мы вас и вашу семью достанем в любом месте. И ни перед чем не постоим. И тогда пеняйте на себя. Надеюсь, понимаете, о чем идет речь. Извините, но я должен об этом серьезно вас предупредить. Ясно?
— Мне все ясно, Роджерс, — повторил я.
— Тогда, как у вас говорят, выпьем на посошок. Зоря, мы вас ждем! — крикнул Роджерс.
Через минуту появился брат. Роджерс наполнил бокалы. Мы выпили.
— Нам пора, — сказал Зоря, взглянув на часы.
— По русскому обычаю положено присесть и помолчать перед дорогой, — предложил Роджерс и, возвращаясь в комнату, первый сел на диван. — И самое последнее. Не злоупотребляйте спиртными напитками. Вы слишком откровенны.