— Ты начала послания мне посылать. С чего бы это?
— Какие послания?! — удивилась Фаина, и ее тонкие брови поползли вверх.
Я понял, что она никакого отношения к письму не имеет.
— Платежные ведомости, — отшутился я.
— А-а. Куда денешься? Касса…
Весь этот день я мотался по аварийным звонкам, был очень занят, но письмо по-прежнему не выходило из головы. «В самом деле, — рассуждал я, — зачем Фаине писать его, да еще передавать таким способом? Мы же по нескольку раз в день встречаемся с ней. Что-то здесь не так». Чем больше я думал о письме, тем тревожнее становилось на душе.
В конце дня позвонил Насонову. Объяснил ему, в чем дело. Выслушав меня, он тут же назначил встречу недалеко от моего места работы. Зашли в парк. Сели на скамейку. Я рассказал все, что было связано с письмом. Насонов, прочитав его, задумался.
— Значит, вы Фаину исключаете?
— Да…
— И почерк не ее?
— Почерк?! А мне и ни к чему.
— Посмотрите внимательно.
Он передает мне письмо. Я смотрю на ровные, аккуратно расположенные буквы и ясно вижу, что писала не Фаина, ее-то почерк я хорошо знаю, она у нас член редколлегии стенной газеты и все заметки пишет от руки.
— Нет, не ее.
— И все же, Алексей Иванович, вы еще раз переговорите с ней. Может быть, она кого-то попросила написать. Мы должны быть абсолютно уверены, что она к этому письму не имеет никакого отношения.
— Хорошо, Владимир Николаевич.
Насонов взял письмо и снова уткнулся в него.
— Алексей Иванович, а не могли вы запамятовать? Может быть, кто из старых знакомых мог написать вам такое письмо? — спросил он.
Я чувствую, что он не меньше моего обеспокоен содержанием письма.
Я еще раз подумал и дал отрицательный ответ.
— В таком случае не исключено, что нам пишут венские «друзья»… Допустим, та же Фани. Что на это скажете? — обращается он ко мне.
Он так и сказал «нам пишут».
— Удивлены?! — не дожидаясь моего ответа, говорит Насонов.
— Неожиданно как-то… — промямлил я в ответ.
— К неожиданностям надо привыкать. Дорога у нас может стать длинной и не всегда гладкой. Жаль, конечно, что вы не сумели удержать мальчишку и расспросить его как следует…
— Я знаю, где находится школа. Завтра его из-под земли достану. Он приметный, — выпалил я, чтобы как-то сгладить допущенную мной оплошность.
— Если сумеете его повстречать, подробно расспросите, кто передал ему письмо. Приметы. Костюм. Все до мелочей. Это очень важно.
— Хорошо. Постараюсь.
— Письмо, с вашего разрешения, я оставлю у себя.
— Конечно.
— И как всегда, обо всем, что покажется вам странным, необычным и подозрительным, — звоните. До свидания, — сказал Насонов на прощание.
На этом мы расстались. Меня смущало, как ведут себя со мной чекисты. Мягко. Тактично. На равных. Как с партнером. Разве я это заслужил? Хотя бы раз повысили голос, по-русски выругались бы, например, за то, что стал на преступный путь или, к примеру, упустил мальчишку. Мне стало бы, наверное, легче. У меня было совершенно иное представление о чекистах.
Письмо Насонов оставил у себя. Я догадался — для чего.
Утром, позвонив в контору и сказав, что я задержусь, до начала занятий пошел в школу. Дети по одному, по два и по три человека, а то и целыми группами, словно муравьи, тянулись по дороге в школу. Я стоял рядом с входом и внимательно всматривался в лица малышей. Вихрастого и курносого паренька мне удалось обнаружить без труда. Он тоже меня узнал и, к моему удовлетворению, сам подошел ко мне.
— Есть вопросы? — спросил он, хитро подмигнул, и его курносое лицо расплылось в широкой улыбке.
— Во-первых, здравствуй, во-вторых, когда у тебя кончается последний урок?
— Извините… Здравствуйте… Урок? — повторил он и почесал в затылке — Сейчас вычислю… Так… В двенадцать часов. А что?
— Я буду ждать тебя. Ты мне нужен.
— Ответ писать? Другой бы спорил, — сказал он, снова улыбаясь, видимо оставшись довольным своей шуткой.
— Да. Только не опаздывай.
— О'кей, — ответил он и, поправив за спиной ранец, побежал в школу.
В назначенное время мы встретились.
— Давай знакомиться. Меня зовут Алексеем Ивановичем.
— Меня — Витек. — И он протянул мне руку.
— Как учеба? Двоек много?
— Хотите, одолжу… — И после некоторой паузы с гордостью закончил: — Я отличник.
— Молодец.
Мы некоторое время шли молча. Сели на первую попавшуюся скамейку.
— Витек! У меня к тебе вопрос. Кто передал тебе письмо?
— Женщина.
— А как она выглядела?
— Высокого роста… Рыжая. Все.
— В чем была одета? Возраст? Поподробнее, Витек.
— Что я вам — Шерлок Холмс… В чем одета и обута… Сейчас… Так, сиреневая кофточка… джинсы «Ли»… белые босоножки на шпильках… На ногах маникюр… Зеленая сумка через плечо… В больших темных очках… — морща лоб и напрягая память, вспоминал Витек.
— Ну вот видишь, и Шерлок Холмс тебе бы позавидовал.
Польщенный похвалой, Витек заерзал на скамейке.
— А что это за джинсы «Ли»?
— Эх вы, не знаете. Да это же американские.
— Виноват. Исправлюсь, — сказал я, обнимая его за плечи. — И что она тебе сказала?
— «Мальчик, вот тебе на мороженое, передай этому дяденьке письмо». От подачки я отказался,
— Ты ее раньше видел?
— Нет.
— Говорила она без акцента?
— Нормально.
— Как ты думаешь, она не иностранка?
— А вы что, имеете дело с ними, да?
— Имею. Так как?
— Сейчас разве определишь… Не знаю, дядя Алексей… Мне пора домой. Я обещал. Все.
— А где ты живешь?
Он назвал адрес и фамилию. Больше я из него ничего выжать не мог. Мы распрощались. Я тут же из автомата позвонил капитану Насонову. На месте его не оказалось. По дороге снова позвонил. На сей раз успешно. Он назначил мне встречу у себя на квартире.
И вот я снова у него. Насонов не спешит. Он приготовил чай, Разлил по стаканам. Затем я доложил ему о результатах встречи с Витей. Рассказал о разговоре с Фаиной.
— Значит, Фаина отпадает, — произнес Насонов.
Я так и не понял, хорошо это или плохо.
Мы пили чай. Некоторое время молчали, заполняя паузы громким помешиванием ложкой в стакане.
— Мы проверили — тайнописи в письме нет, — нарушил молчание Насонов. — Однако прошло три месяца после вашего возвращения из Вены. Легко на их месте предположить: раз вы не даете о себе ничего знать, пора им бить тревогу. И вот первая, будем считать, ласточка прилетела. Вроде бы логично. Исходя из этого теперь, Алексей Иванович, нам надо особо держать ушки на макушке. Хочу напомнить вам. В случае если вас остановят на улице или позвонят и спросят, почему вы молчите и ничего не сообщаете в Центр, скажите, что по неосторожности уничтожили адрес и средства тайнописи. Не будьте навязчивы. И хорошенько запомните того, кто вступит с вами в контакт. Хорошенько.
«Теперь-то научен горьким опытом, буду внимательным», — подумал я.
Затаив дыхание слушаю Насонова. Мне стало даже как-то не по себе. Он, наверное, заметил это, сказал:
— Главное, Алексей Иванович, не терять самообладания. Держите себя естественно. Знаю, что это нелегко. Но надо. Я лишний раз говорю вам об этом, чтобы вы быстрее входили в роль.
— Буду стараться, Владимир Николаевич, — ответил я, скрывая волнение.
…На третий день после встречи с Насоновым, когда я смотрел дома программу «Время», меня подозвали к телефону. Звонил Насонов. Я сразу узнал его голос. «Что-то важное произошло», — невольно пронеслось в голове.
— Алексей Иванович, здравствуйте. Хочу вам сообщить — Фани в Москве. Витек молодец. Так что не исключена ее встреча с вами. Будьте готовы. Вопросы есть?
Вопросов у меня не было. Я разволновался,
— Кто звонил-то? — спрашивает жена
— Савельев.
— Чего он?
— Дела по работе.
— И дома не дают покоя, — проговорила жена.
Программа «Время» подходила к концу, я слушал ее, почти ничего, не соображая. Вновь запрыгали мысли вокруг Зори, Роджерса и… Фани.
Долго ворочался в постели. Сон не шел. Одолевало беспокойство. Проглотил таблетку тазепама. Кажется, помогло.
Утром я нарочно медленно шел на работу. Около места, где Витек передал мне письмо, немного задержался. Фани не появлялась. «Значит, в другом месте меня перехватит», — решил я. И угадал. У входа в метро, в потоке людей, она появилась передо мной неожиданно, как вспыхнувшая спичка в темноте.
— Не ожидали, Алексей Иванович? Здравствуйте. А я вам привезла привет от Роджерса. Или вы его уже позабыть успели, а? — Ее певучий голос сразу напомнил мне далекую Вену и шикарную квартиру Зори.
Чувствую, как засосало под ложечкой и учащенно забилось сердце. Стараюсь побороть охватившее меня волнение. Никаких сомнений. Это — Фани. Высокая, красивая, стройная, рыжеволосая (а в Вене была брюнеткой), зеленая сумка, в джинсах, на ногах «маникюр». Все — как описал Витек.
— Извините, Алексей Иванович, у меня мало времени. Роджерс спрашивает, в чем причина вашего молчания. Он недоумевает и сердится… А когда он сердится, ничего хорошего от него не ждите. Итак, что ему передать? — спокойно, словно у себя в квартире, спрашивает меня Фани.
Я нервно оглядываюсь вокруг. Вот он тот момент, о котором меня предупреждал Насонов и откуда должна начинаться роль актера.
— Не волнуйтесь. За мной хвоста нет. Я слушаю.
Мы стоим друг перед другом. Она вскидывает руку в сторону метро, как бы приглашая меня туда, а я стою, смотрю на нее и никак не могу преодолеть смущения.
— Я по неосторожности уничтожил адрес и блокнот с бумагой… копировальной, — наконец выдавливаю из себя.
Фани бросила на меня пристальный взгляд и, ничего не говоря, неожиданно смешалась в толпе людей, входящих в метро. Первой мыслью было броситься за ней и спросить, что же мне делать, но вовремя остановился, вспомнив наставления Насонова не быть навязчивым. Не терпелось тут же, из метро, позвонить ему. «А вдруг за мной следят», — подумал я.
Ноги несли меня быстрее обычного к месту работы. Не терпелось быстрее доложить Насонову.
— Растерялись немного, — выслушав меня, заметил Насонов.
— Было дело…
— Она уже спешит к аэродрому. Через час вылетает в Вену. Все правильно. Считайте, роль сыграна. Лиха беда начало.
Насонов прав. Роль сыграна. «Лиха беда начало». Не все в ней было ладно, но, может быть, это и к лучшему. Зато все получилось естественно. Так, рассуждая и постепенно остывая от встречи с Фани, я начал свой рабочий день. С утра аварийных заказов не было, и я с Савельевым резался в домино.
— Как брат поживает? — поинтересовался он.
«Рассказать ему или не рассказать?» — ломал я голову, думая над очередным ходом.
— Не лезет, — говорит Савельев и возвращает только что поставленную мною фишку.