– Похвально, конечно, что ваши старшие сыновья сражаются на передовых… Смелые у вас дети – в отца, видимо. Не зря государь наш месяц назад удостоил вас за храбрость высоким рангом генерал-лейтенанта. А потому совсем не след, Константин Романович, иметь вам подобные мысли. Не след… Вы же боевой генерал…
Выслушивать от офицера ниже званием, к тому же ещё и моложе себя, подобные слова для пятидесятитрёхлетнего генерала было обидно. Однако Семякин промолчал, не стал спорить с посланником императора.
Голоса остальных выступавших разделились примерно поровну, но с небольшим преимуществом в пользу атаки на неприятеля. Этого было явно недостаточно.
Тогда Горчаков достал из своей папки записки отсутствующих военачальников.
– Господа! Вот мнения наших коллег.
Горчаков помахал тоненькой пачкой бумаг перед офицерами.
– Читаю… Генерал от инфантерии[107] Павел Евстафьевич Коцебу написал аж на двух листах. Он – за наступление. Адмирал Новосильский – за наступление.
Держа в руках короткое донесение Новосильского, Горчаков вопросительно посмотрел в его сторону. Тот кивнул в знак согласия.
– Так… господа, а вот мнение нашего инженерного генерала Бухмейера. Александр Ефимович. И он тоже – за наступление. Генерал-лейтенант Сержпутовский – за наступление. А вот наш Ушаков – против.
– Кто бы сомневался, – пробурчал Горчаков.
К своему огорчению, читая докладные, князь видел: голоса, отданные за выступление армии, неискренние. Между строк читаются беспокойство и неуверенность в успехе. И что самое неприятное, он, главнокомандующий, был с этим согласен. Горчаков почти наизусть помнил записки генералов, что были против наступления. Они писали: «Федюхины высоты, которые надлежало атаковать, неприступны, наши переправочные средства неудовлетворительны, берега Черной речки очень топки, дальнобойных орудий для обстрела неприятельских позиций у нас очень мало…»
Горчаков обвёл взглядом комнату:
– Кто ещё хочет высказаться?
Офицеры молчали.
– Итак, господа, большинство согласно выступить и разрушить осаду города.
Офицеры продолжали молчать: слишком большая ответственность лежала на каждом.
– Ну что ж… военачальники, высказавшиеся за решительные действия, взяли верх, а потому принимаем решение наступать, – подвёл итог Горчаков.
Голос князя прозвучал, и это слышали все, как-то неуверенно, глухо и с нотками сомнения.
– Думаю, недели на подготовку к наступлению нам хватит, господа. Нет возражений? Тогда позвольте на сим закончить. Рекомендации, господа, получите, и попрошу строго им следовать. И, в первую очередь, сие касается генералов Реада[108] и Липранди. Вы, Николай Андреевич, – обращаясь к Реаду, сказал Горчаков, – изрядный опыт имели в кавказских баталиях, вам сам Бог велел и начинать. Двумя дивизиями, кои под ваше начало передаются, потребно заблокировать Федюхины высоты, завязать артиллерийский обстрел, но если Гасфортовские высоты не будут под нашими войсками, вам не след будет атаковать, придётся ждать моего распоряжения. Вам же, генерал Липранди, поручается овладеть высотами близ Чоргуня, обозреть позиции близ реки Чёрной, коль не будет угроз – атаковать Гасфортовские высоты… Места, Павел Петрович, вам хорошо знакомы, надеюсь, не заблудитесь.
На этом Горчаков закрыл совещание. Офицеры стали расходиться. Уже на улице один из генералов отвёл в сторону Остен-Сакена и доверительно сказал:
– Дмитрий Ерофеевич, я восхищаюсь вашей самоотверженностью, я хотел сказать то же самое, но… у меня, к стыду, не хватило храбрости.
– Ах, оставьте, – огорчённый итогами совета, ответил Остен-Сакен. – А как не принять сие губительное решение, коль рядом глаза и уши государя – барон? Князь Горчаков, конечно, человек замечательной храбрости, но перечить императору… Сие, сударь, позволительно не каждому.
Выйдя на улицу, ожидая Горчакова, Антон и Петр Иванович отошли под тень дерева. Молча провожая взглядом выходивших офицеров, Шорохов размышлял. Его поразило услышанное на совете. Он тоже обратил внимание на неуверенность командующего войсками при принятии решения. Под впечатлением от итогов совещания молчал и Антон.
Наконец, старый советник стал говорить, больше рассуждая вслух, чем для Аниканова или кого-либо:
– Кто же всё-таки прав? Я давно знаю князя Горчакова. Он всегда пользовался репутацией человека весьма храброго, честного и благородного. А теперь я вижу перед собой генерала неуверенного, нерешительного… Я, конечно, человек не военный, но принимать решение, от которого зависит судьба не только Севастополя, общим голосованием?!.. Помилуйте, это нонсенс. Как я помню, Михаил Дмитриевич одно время был начальником штаба у графа Паскевича – человека грубого, не терпящего возражений от подчинённых, да и мягкостью в общении не отличавшегося. Однако Паскевич всегда имел своё мнение – личное.