– Рубинштейн, – подсказал Антон.
– Во-во, он самый. А Михаил Глинка?!.. Силища, талант… Молчу ужо про художников Тропинина, Брюллова, да мало ли их…
– Прошелестело, говоришь, Кирилла Игнатич… Хорошо сказал, не скрою. Только то и плохо, что по верхам оно, просвещение, шелестит, да в глубь-то с трудом опускается. Потому и тёмный в основном мужик наш.
– Порядку и закону на Западе, на мой взгляд, больше. Поди, там понимают: неграмотный мужик опасен, может такого натворить… Басурман наш Пугачёв, чай, не пример тому?
Пётр Иванович глубокомысленно задумался. Что-то прошептал про себя, по крайней мере, его губы шевелились, и, видимо, найдя ответ, произнёс:
– Законности, говорите, тама больше? Да – больше, а почему? Правды в них нет, совести в ихних правительствах не хватает. Вот и отгораживаются они кучей законов, дабы хоть так заставить народ жить по-человечески.
– И заметьте, у них это лучше получается. А мы живём, как Бог на душу положит, – пробурчал коротышка.
– Однако ж талантов и у нас хватает, – недовольно пробурчал Пётр Иванович.
Антон хотел было рассказать им о своём товарище, начинающем композиторе Бородине. Сашке всего-то двадцать лет, а какой талант! И учёный, и врач, и литератор… Настоящий русский самородок. Однако слово своё Антон вставить не успел…
Толстячок чокнулся с коллегой, и, не предлагая офицеру присоединиться, оба опустошили свои бокалы до дна.
Антон обиделся. Он не стал напоминать старикам о себе, а молча, не извинившись, покинул бестактную парочку и с бокалом в руке медленно стал бродить по залу.
Между тем император приблизился к группе дипломатов и комерцсоветников, среди которых выделялась долговязая фигура английского посла Сеймура, а также не менее колоритная, тощая, – французского посланника, старика Кастельбажака. Не замечая государя, они разговаривали на повышенных тонах и даже толкали друг друга. Зная о натянутых отношениях между Англией и Францией, император не удивился подобной перепалке между ними, он лишь усмехнулся и ускорил шаг.
Чёрные фраки и мундиры со звёздами нервно зашевелились. Каждый старался обратить на себя внимание монарха. Но Николай Павлович, слегка покивав на их приветствия, напрямую подошёл к спорящим дипломатам. Француз как раз громко и напыщенно произносил фразу «Переубедить вас, милорд, мне не удастся, поэтому я перейду к оскорблениям. Вы, англи…»
В это время император, подойдя к ним, возложил свои руки на плечи французского посла и по-отечески произнёс:
– Полноте, господа. Не надо разногласия между своими странами переводить в личные отношения, тем более на балу.
Взяв английского посла под локоть, Николай Павлович увлек его с собой.
Среди небольшой свиты, сопровождающей государя, Антон разглядел морского министра Меншикова, с которым по просьбе своего благодетеля канцлера Нессельроде недели две назад имел аудиенцию. В результате беседы его мечта наконец-то сбылась: он получил назначение на Черноморский флот.
Министр тогда, в присутствии Антона, тут же вызвал своего адъютанта и дал ему соответствующие указания…
Предстоящую поездку в Крым лейтенант Аниканов ждал с нетерпением и теперь с благодарностью смотрел на Меншикова.
А тот, обогнав императора на пару ступенек, повернулся к нему лицом, преградив тем самым путь, и, нависая над государем, что-то стал рассказывать, отчаянно, словно ветряная мельница, перемалывающая зерно, размахивал при этом рукой.
Ордена на его груди, коих было множество, поблёскивали, а украшенный бриллиантами портрет императора Александра I, закреплённый на голубой Андреевской ленте, сверкал, поневоле привлекая к себе внимание окружающих. Видимо, царь тоже обратил внимание на портрет своего брата; его рука осторожно коснулась ордена.
Меньшиков смутился. Император по-отечески похлопал министра по плечу и, не сказав ни слова, продолжил свой путь, перекидываясь с английским послом ничего не значащими фразами. Поднявшись по лестнице, император повернулся к свите.
– Господа, оставьте нас. Развлекайтесь, господа, развлекайтесь, – произнёс он, увлекая за собой посла в направлении кабинета хозяйки дворца.
На этаже повсюду горели настенные светильники с густо натыканными в них свечами.
– Не любит княгиня новшеств, чай, карселевые лампы-то поболе к месту здесь были бы, – недовольно пробурчал государь.
– Так в зале же они имеются, ваше величество! – заступился за хозяйку дворца Сеймур.
Император что-то пробурчал в ответ, но дальше не стал обсуждать привязанность своей родственницы к свечам и вскоре остановился у кабинета, возле которого стоял слуга, молодой, высокий, широкоплечий парень, которых обычно характеризуют «кровь с молоком».