Размышления посла прервала служанка: внесла поднос с очередным кофейником и чашками.
Широко улыбнувшись, Филипп Иванович гостеприимно пригласил француза к столу. Лицо барона приобрело отпечаток прямодушной откровенности, который приобретают только весьма искушённые в политике лица.
Из уважения к гостю говорить посол стал на его родном языке. Филипп Иванович представил Наполеону родственника.
Антон почтительно склонил голову и, слегка щёлкнув каблуками, тоже на французском произнёс:
– Антон Аниканов, – и горделиво добавил: – Мичман флота его императорского величества.
– Да-да, Антоша только-только получил сие звание. После окончания Морского кадетского корпуса он более года прослужил на флоте гардемарином. Сейчас заканчивает стажироваться на пароходо-фрегате, что строится на местной верфи. И двое его братьев тоже служат на флотах России-матушки. Думаю, они тоже весьма скоро получат мичманские звания, – уточнил Филипп Иванович.
– Похвально, – равнодушно кивнул гость в сторону родственника.
Мужчины сели.
– Пожалуйте, сударь, кофе. А горячего грога не желаете?.. В дороге, поди, промёрзли, весна нынче холодная. Антоша, не поленись, сходи, прикажи подать сей божественный напиток.
Молодой человек вышел и вскоре вернулся.
– Как вам аглицкая погода, сударь? После прекрасной Франции к лондонской сырости привыкнуть весьма трудно, не так ли? Да, поди, и скучно вам здесь?
– Что вам сказать, господин посол? Человек – такое создание божье, что привыкнет и к аду небесному, а коль надо будет, и с чертями найдёт общий язык. А у меня, как вы сами понимаете, особого выбора нет. За шесть лет тюрьмы я ко многому привык. Случай представился – сбежал. Зачем, когда всего один год остался, и сам не пойму.
Посол сделал удивлённое лицо.
– Видимо, так было угодно моему ангелу-хранителю, – поспешил уточнить гость. – Но, сказать честно, сударь, скучать мне и в тюрьме не приходилось. Я холостой, как вы, надеюсь, знаете, но я трудился… – француз ухмыльнулся. – Двое прекрасных мальчишек – тому подтверждение. А в перерывах между этими трудными занятиями, – тут Наполеон рассмеялся, – пописывал статейки и прочее. Уж не знаю, знакомы ли вы с моими книгами, писанными в тюрьме: «Об уничтожении пауперизма» и «О прошедшем и будущем артиллерии». Весьма занятные книжонки, я вам скажу.
Как и все пишущие люди, считающие, что их нелёгкий писательский труд очень интересен окружающим, Луи Наполеон замечтался. Он вдруг представил себя великим философом, учёным с мировым именем…
– А ещё, господа, я статью написал о возможности прорытия канала на Панамском перешейке для соединения Атлантического океана с Тихим…
Но тут гость спохватился. Он взглянул на хозяина квартиры, сидящего с лицом, выражение которого ничего, кроме скуки, не выражало, на сонного племянника и сменил тему беседы.
Приняв вид довольного своей жизнью человека, Наполеон продолжил:
– Да я и в Лондоне не скучаю. В Чизлхерсте[4] часто бываю, а там моих сородичей больше, чем англичан. Есть чем себя занять.
Филипп Иванович отметил на лице гостя едва заметное судорожное подёргивание. Приоткрытые, как у маленьких детей, губы, вздёрнутые брови и, опять же, глаза, придавали ему воинственное, хотя и рассеянное выражение, какое бывает у нетерпеливых людей, стремящихся поскорее приступить к главной цели своего визита.
Положив одну руку на пояс, другой картинно упёршись в край стола, отчего его фигура приобрела некоторую монументальность, со свойственной французам горячностью Наполеон произнёс:
– Господин посол! Примите мои извинения за столь неудачно выбранный для визита день, но этого требуют обстоятельства. Мне, сударь, не хотелось бы лишний раз привлекать внимание к своей особе и, конечно, к нашей с вами встрече. Начальники этих лондонских «бобби»[5] – Чарльз Роуэн и Ричард Мейнон – строго-настрого меня предупредили о нежелательности контактов с послами иностранных государств, а с вами, русскими, – тем более. Но думаю, что ищейки с Уайт-холла[6] по воскресным дням не работают. Так что сами понимаете…
– Понимаю, конечно, сударь. Я вас внимательно слушаю.
– Господин посол, вы, конечно, знаете, что творится в Европе. Первая половина девятнадцатого века!.. Боже, как время бежит… Франция, Италия, Венгрия охвачены национальными волнениями. Идеи равенства, братства и свободы, в общем, всякая модная нынче чушь, витают кругом. Да что далеко ходить, в свет весьма скоро выйдет труд, а я это знаю наверняка, мой знакомый издатель сообщил, неких авторов: Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Сей труд будет называться «Манифест Коммунистической партии». Как пишут эти господа: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма», видите ли. Вот вам, господин посол, реальный трактат, призывающий к революционным идеям по переустройству общества. Народные массы бурлят, они хотят революций. И совершенно нет гарантий, что эти вольнодумные идеи не залетят в вашу страну, Россию.
5
В честь бывшего министра внутренних дел Роберта Пиля (уменьшительное – Бобби) английских полицейских окрестили «бобби».