— Да потому, — ответил я за неё, — что было в вашем разговоре нечто такое, тебя подсознательно зацепившее. Поэтому давай про эту часть ваших отношений снова и как можно подробней. Ты ему рассказала о письмах, и…?
Так бывает. Человек начинает повторно рассказывать о чём-то и вдруг обнаруживает новые аспекты происшедшего: слова, поступки, связи между событиями, которые вдруг становятся очевидными, хотя поначалу прошли мимо внимания. Аэлита говорила, часто останавливаясь, видимо, открывала для себя что-то новое. Мне надо было только чуть-чуть помогать ей.
Получалось теперь, что Роберт вроде бы и удивился рассказу Аэлиты о письмах-«страшилках», но удивление было какое-то мимолётное и, какое-то ненастоящее, что ли. Он не сделал никаких предположений по поводу чьей-то неудачной шутки, не попытался успокоить её, а сразу начал нагнетать страху ещё больше. И всё интересовался, что это такое у неё есть, может быть, реликвия какая-нибудь? А его предложение взять на хранение это неведомое сокровище теперь и самой Аэлите представлялось совершенно диким.
— Вот и умница! — похвалил я её за новые открытия. — Теперь понимаешь, что бескорыстием тут и не пахнет?
Аэлита погрустнела. Небось, держала где-то в глубине своих ощущений, что вот нашёлся человек, тонкий, деликатный, который мог бы оказаться настоящим другом, а может и не только… Про друга — это я сам придумал. Не верю ни в какую дружбу между мужчиной и женщиной, да ещё чтобы там не присутствовала хоть капелька чувственной симпатии. Это уж когда тебе за семьдесят перевалит, вот и дружи там… платонически.
— А ещё, — добавила Аэлита, — когда я сказала, что намерена обратиться в милицию, он занервничал и вроде как даже испугался. Теперь я это отчётливо понимаю. Мне даже странной показалась такая его реакция. Начал отговаривать меня, ерунду какую-то говорил, что милиция мне на работу сообщит, слухи всякие пойдут.
Да, дядька становился всё интереснее. Скорей всего, и письма — дело его рук. Но зачем? Неужели пытался таким наивным образом выманить у Аэлиты какую-то важную для него вещь? Но это же совсем по-детски. А вот проникновение в квартиру — это уже что-то похожее на криминал. Только вот к прояснению его личности мы не продвинулись ни на шаг. А уже то, что он эту свою личность скрывает, наводило на мысль о серьёзности его намерений.
Видимо, о чём-то таком подумала и Аэлита.
— Алексей, а как же теперь я?
Надо успокоить женщину. Я недолго пошевелил мозгами и придумал. А что? — Может сработать.
— Не бойся. Твою безопасность обеспечит охранное заклинание. У тебя мел есть?
— Конечно есть! Швейная машинка есть, значит и мел есть.
Странная логика у этих женщин. Где швейная машинка, а где мел?
Хозяйка, видя моё недоумение, сжалилась надо мной:
— А ещё Шерлок Холмс. Выкройки-то на ткани мелом рисуют. Эх, ты.
Ладно, переживём конфуз. Я взял мел и потащил хозяйку на улицу. Она сопротивлялась и всё время спрашивала, какие ещё заклинания, что за детство? Я не отвечал. С наружной стороны уличных ворот, которые и нужны были только для того, пожалуй, чтобы раз в год дрова во двор завезти, размашисто написал: «Я знаю, кто ты».
На недоумённый взгляд хозяйки, зачем ворота испачкал, ответил:
— Вот тебе и охранное заклинание. Теперь он тебя за сто вёрст обходить будет. И дом твой.
— А это ничего, что надо мной соседи смеятся будут?
Ну вот, началось.
— Мадам, а вы на работу с глазами ходите? Я, пока шёл, к вам, такого начитался на заборах и воротах, что наша надпись займёт первое место по безобидности. И вообще все знают, что на заборах пишут совсем не те люди, которые здесь живут. Зато тот, кому надо, всё поймёт. И вообще, пошли пить чай.
Вот так и надо! Сраженная последней фразой, хозяйка не нашлась, что ответить и послушно пошла исполнять команду.
А что, может сработать, снова подумал я. Есть, правда, ничтожная доля вероятности, что этот Роберт — Тимур возьмёт, да и замочит свою подопечную, раз уж она объявила, что знает его. Только такая глупость должна бы посетить его в самую что ни на есть распоследнюю очередь. Покрывать кражу бумажной иконки за три копейки путём совершения убийства — это уж чутка лишковато, как говорят у нас в деревне. Я ещё немного поработал над каллиграфией заклинания, остался весьма доволен своими трудами и пошёл в дом.
Аэлита ходила взад и вперед по комнате, которую я про себя называл «студией» из-за её однообъемности, нарушаемой только лёгкой занавесочкой, и снова «баюкала» заварочный чайник, завернутый в салфетку. Заметив мой изумленный взгляд, пояснила: