Формальности заняли часа четыре. Пока проводили осмотр тела, квартиры, изымали одежду, которая принадлежала жертве. Удачно, что нашлась сумочка с документами, так что и имя убитой установили сразу. А все прочее — это уже забота следствия.
У меня были еще дела, но я забежал в магазин и купил эскимо на палочке. Заходя в кабинет к Кустову, вручил ему «проставу».
— Ага, уже слышал, ты убийство раскрыл, поздравляю, — вздохнул следователь и зашелестел оберткой. Откусив кусочек эскимо, спросил: — Ну что скажешь, как там жена моего приятеля смотрится во всём этом деле?
— Да ты что? — удивился я. — Какая жена? Этот несчастный убивец ни одного имени не может вспомнить, кто у него за это время перебывал. Не буду же я ему такой подарок делать, фамилию её называть. Вот её одну он и запомнит и прокурорскому следователю назовёт. Тогда уж ей участия в процессе никак не миновать будет. Так что твой друг пускай молится, чтобы всё обошлось. От меня тут уже ничего не зависит.
Олег слушал меня, а я думал: ну ты же следователь, сам всё понимать должен.
— Кстати, — продолжил я, — Кульков утверждает, что никого в квартире не удерживал силой. Ещё не хватало, девки к нему сами приходят и остаются, кто сколько хочет. Ему не жалко.
На столе зазвонил телефон, но Кустов поднял трубку и сразу же положил, потом снова снял и оставил лежать на столе — пускай не мешают.
— Ты знаешь, я почему-то Кулькову верю. Мне его даже жалко, дурака. А где эту девку носило, пока она домой не вернулась, кто знает?
Я посмотрел на телефонную трубку, в которой обычно в таких случаях должен слышаться длинный гудок — там была тишина. А вдруг какой-нибудь «товарищ майор» подслушивает? Олег проследил мой взгляд и положил трубку на рычаги. Зачем надо было городить огород с тем, как отмазать друга? Стой на своём: звонок о трупе был анонимный. Мало ли кто знает телефон следователя и почему решил так поступить. А то, что аноним не пожелал представиться, так это у него и спрашивать надо. Поймайте и спросите. Кажется, Олег понял меня без слов.
Глава третья
Оставь надежду…
Мы любим людей за то добро, что для них сделали. Не помню, кому принадлежит эта парадоксальная, на первый взгляд, фраза. Кажется, дедушке Толстому. Он вообще за свою жизнь много парадоксального наговорил. Разберёмся. Логика подсказывает, что любить надо тех, кто сделал добро для тебя. Однако, не получается. К таким людям можно испытывать чувство благодарности, признательности, уважения, ещё что-нибудь подобное. Но любить? Нет уж, увольте. Иногда даже хочется и подосадовать: ну вот, теперь я у него в должниках, а быть таковым, уверен, никому не нравится. Перелистайте своё прошлое и убедитесь сами. У староверов, говорят, вообще такой обычай — если тебя усадили за стол, угощают пищей, а ты, зная, что не сможешь сделать ответный жест, должен просто-напросто отказаться от еды. Что-то в этом есть. Сам терпеть не могу быть кому-то обязанным или ходить в должниках. Наверное, поэтому ни разу в жизни не брал в долг крупных сумм (рубль или трешка они не в счет) или кредитов.
И наоборот, объект приложения Толстовской заповеди оказывается осенённым лучами этого самого, тобой созданного, доброго дела. Как же не полюбить такого? И самооценку повышает. Вот я какой! Наделал добра, и не кичусь ни капельки, не кричу на площадях, не рассказываю собеседникам, крепко ухватив их за пуговицу, чтобы не уклонялись от выслушивания. Просто люблю его, этого негодяя, которому случайно сделал доброе дело. Как-то так.
К чему это я? Да к тому, что собрался совершить один поступок, но приведенный толстовский тезис мне немного мешал. Следователя Самсонова я не любил и любить не собирался. Просто я к нему хорошо относился, как к товарищу по службе, не более того, и надеялся уберечь от неприятности, случившейся с ним в первой версии моей жизни. А в первой версии Валерий сел. За взятку. Мерзкая статья, скажу я вам. Якобы взял пару бутылок коньяка по какому-то плёвому уголовному делу.
Я твёрдо решил поговорить с Самсоновым. Но поговорить надо было так, чтобы он мне поверил. В этом и заключалась загвоздка. Казалось бы, нет ничего проще — предупреди человека, а дальше пусть сам думает. Но дело осложнялось тем, что я не помнил, когда это произойдёт, а уж кто эти супостаты — тем более. Почему-то в памяти зацепилось, что дело было незадолго после переезда в новое здание райотдела. Если выступлю раньше времени, как он отреагирует? И что я ему скажу? Что есть оперативная информация о готовящейся подставе? Так Валерий сам когда-то работал в «уголовке», его на мякине не проведёшь. Начнёт выдавливать из меня подробности. А сказать—то мне и нечего. Но и прозевать момент было бы ещё хуже.