— Я же сказала тебе.
Ничего она не говорила. Иначе я бы не приехала. Конечно, я не могла сказать это вслух, так что пришлось сдаться.
— Я хреново выгляжу, — сказала я через мгновение.
Петра оставила свои дела и повернулась ко мне. Она улыбалась:
— Ты только что сказала, что с тобой все в порядке. Или ты беспокоишься, что подумает о тебе Скотт, да? Тогда расслабься. Он на тебя даже не посмотрит. Он вообще женщин, кроме жены, не замечает. Хоть голой перед ним скачи…
— Я имела ввиду Надин, — быстро ответила я. — Она всегда такая безупречная.
— Пойди умойся и накрась губы, если тебе от этого станет легче. Они будут через пять минут. Вообще не понимаю, что ты вечно суетишься. Я же говорила, они не снобы.
Петра продолжала болтать, но я уже не слушала. Мои мысли метались в поисках выхода. Я так сосредоточилась на плане побега, что не сразу заметила нервозность сестры. Ее щеки и шея покрылись красными пятнами, как при псориазе.
Сначала я подумала, что ее любовь к Эллиотам начала проходить. Петра с таким энтузиазмом бросилась в эту новую дружбу, что когда пришло время для другой стороны немного остыть, она почувствовала обиду. Может быть, Скотт с Надин приняли чье-то приглашение в ущерб ее собственному, и она теперь вела себя как брошенная невеста. Что ж, немного жестковато, но ее энергия порой утомляла не только меня.
Я наблюдала, как Петра движется по кухне. Ее прерывистое дыхание, резкие движения наводили на мысль, что здесь замешано что-то еще.
И вдруг мне стало страшно.
А вдруг Петра влюбилась в Скотта?
Затем во французском окне появился Винс.
— Доброе утро, Роз, — весело сказал он.
— Доброе.
— Бранч скоро?
Петра посмотрела на него, и ее челюсти сжались:
— Пятнадцать минут. И смени шорты.
— Ладно, — сказал он и улыбнулся мне. — Как дела у Джорджа?
— Хорошо.
— Как думаешь, могу я взять его на рыбалку в четверг вечером?
— Он будет счастлив.
— Тогда в шесть тридцать. Я заберу его после чая.
Винс исчез наверху. Петра проводила его раздраженным взглядом. В том, что она командовала мужем, не было ничего необычного. Они всегда так общались. Но этот взгляд, это презрение в ее глазах, когда он прошлепал мимо в своих шортах, были чем-то новым. Шорты, кстати, были не плохими. Просто рыжего цвета и немного коротковатые для пухлых ног Винса. Типа тех, что носят на турнирах по гольфу американцы.
— Вы поругались? — спросила я Петру в надежде, что ее поведение вызвано не Скоттом, а другими причинами.
— Поругались? — рассеянно переспросила она. — Мы никогда не ругаемся. Я игнорирую его, когда злюсь, ты же знаешь.
— Значит, ты не злишься?
Петра вздохнула, и ее плечи заметно вздрогнули.
— Нет, — сказала она. — Просто он иногда бывает такой… — она помолчала, — обыкновенный.
Затем она виновато посмотрела на меня, как будто знала, что нарушает неписаный договор, но ничего не может с собой поделать.
В дверь позвонили.
— Боже, — сказала она. — Мне надо перевернуть бекон. Ты откроешь?
Каким-то образом Скотту удалось скрыть свой шок при виде меня в дверях дома Петры. И то, что могло стать крайне неловкой сценой, сократилось до эпизода благодаря Кларе, закатившей самую блестящую в этом сезоне истерику. Я вообще люблю смотреть хорошие истерики: взрослые при этом начинают вести себя совершенно неестественным образом, особенно Петра, у которой всегда есть длинный перечень оправданий, почему ее дочь не может вести себя прилично. Ей не уступала Надин, изо всех сил заверяющая Петру, что она «не плохая мать и ни в чем не виновата».
В разгар этой суеты Скотт бросил на меня взгляд через кухню, говоривший: «Вот дерьмо, да? Как неожиданно!» Я быстро пожала плечами и улыбнулась: «Что есть, то есть. Давай не облажаемся».
Мы не облажались.
Вместо этого мы перебрасывались безобидными фразами о собственных отпрысках. Кудахтанье Петры и Надин было скучным, но безопасным, и я уже собиралась извиниться и уйти, когда Надин сбросила бомбу:
— Знаете, Роз, я тут подумала… Я уверена, что вам понравится мой брат.
— Оу? — спросила я.
— Да. Он уже давно один. Понятия не имею, почему. Он вполне приличный парень.
— Разве мы с ним еще не встречались? — сказала я неопределенно и посмотрела на Петру.
Та сияла. По выражению ее лица можно было решить, что Надин говорит о члене королевской семьи. Она ела глазами Надин, ожидая продолжения, но Скотт довольно резко сказал: