Должно быть, у меня было очень задумчивое выражение лица, потому что голос слева от меня произнес:
— Вы бы хотели поменяться местами с этим парнем?
Скотт.
Я попыталась улыбнуться.
— Конечно, нет, — сказала я. — Поздравляю.
Он поцеловал меня в щеку и шепотом извинился, что не передал приглашение лично. Когда я намекнула, что разумнее было бы вообще меня не приглашать, он выглядел удивленным.
— Конечно, я хотел увидеть тебя здесь, — сказал он быстро и тихо, чтобы не услышал Генри, который в эту минуту был занят разговором с официантом. — Просто я забыл обо всем во время нашей последней встречи.
Затем он повернулся к Генри.
Генри пожал Скотту руку, и Скотт сказал?
— Двадцать пять лет. — Его голос звучал весело и громко. — Как там говорят?
— Что за убийство дают меньше? — подсказал Генри.
— Вообще-то я собирался сказать, что брак как вино, с годами становится только лучше, — ответил Скотт.
Я должна была уйти. Выдержать их обоих одновременно было уже слишком. Генри улыбался Скотту незнакомой мне улыбкой — с веселым и злым презрением. Его глаза смеялись, когда он одним взглядом окинул Скотта от носков дорогих итальянских ботинок до узла не менее дорогого шелкового галстука. Меня этот взгляд испугал.
Скотта он даже не задел.
Он знал, что Генри думает о нем.
Скотт перевел взгляд на меня, и я увидела его самодовольную улыбку. «Посмотри, какой он важный, — говорил его взгляд. — Если бы он только знал, кто трахает его красивую подружку».
— Прошу прощения, — сказала я и ускользнула в толпу.
У меня стучало в висках. Я посмотрела в другой конец дворика, надеясь увидеть указатель «Леди». Все будет не так плохо, если половину времени я проведу в уборной. На полпути мое внимание привлекла Петра. Она стояла возле беседки с музыкантами, и махала мне руками, как курица крыльями. «Вернусь через секунду» — я жестом указала в сторону туалета. Она кивнула и продолжила беседу с какой-то незнакомой мне женщиной.
К услугам леди было несколько хромированных туалетных столиков в стиле арт-деко, каждый с лампой и индивидуальным феном. Интерьер напоминал дамскую комнату тридцатых годов: очаровательный и совершенно не современный. Два столика занимали нарядные женщины, болтающие о переходе на болгарскую прислугу, потому что энтузиазм поляков начал убывать.
— Они становятся ленивы, как англичане, — сказала одна другой.
Я села и, пытаясь тянуть время, немного поиграла с волосами. Выйдя из уборной, я заметила, что музыка стихла, и пошла посмотреть, что происходит. Гости выстроились полукругом, их было около ста человек. Надин со Скоттом стояли на ступенях беседки лицом к гостям, я смотрели им в спину. Я быстро присоединилась к группе и нашла Петру и Винса. Я похвалила платье Петры, а она взяла меня за руку. Приподняв подбородок, она ловила каждое слово Надин.
Надин выглядела потрясающе в своем бледно-розовом костюме безупречного покроя. В свои пятьдесят с хвостиком она была красивой и стройной, и кожа ее сияла, как у ребенка. Скотт стоял рядом, улыбаясь жене.
— … и мой подарок, который мы все вместе хранили в секрете от Скотта, — говорила Надин, — это отпуск.
Она повернулась к мужу и взяла его руки в свои, словно собиралась еще раз произнести брачные обеты.
— Отпуск? — повторил Скотт.
Кажется, он немного нервничал.
Я заметила на противоположном конце полукруга Генри. Он улыбнулся мне.
Надин сказала:
— Спасибо за прекрасные двадцать пять лет, Скотт. Это необычная поездка, и я ни за что на свете не пропущу ее. Завтра мы летим на Галапагосы. — Глаза Скотта расширились, но прежде чем он успел что-то сказать, Надин заявила: — Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не можешь оставить работу? Все уже устроено, и ты едешь!
Раздались аплодисменты, затем кто-то крикнул:
— Речь! Речь!
Шум стих, и Скотт пробормотал несколько слов. Он сказал, что рад видеть всех своих друзей, и как это прекрасно, когда дети приезжают домой. Жаль, что он сможет провести с ними всего один вечер, но раз они с Надин улетают, то… и вдруг он замолчал.
Он остановился, как будто слова застряли у него в горле, а эмоции были слишком сильны.
И тут он посмотрел прямо на меня.
Его молчание все длилось и длилось, но все вокруг продолжали улыбаться, не понимая, что происходит. Когда тишина стала почти болезненной, лица начали опадать. По толпе пронесся тихий ропот.
Что случилось?