Так работает мозг. Он не хочет смотреть в глаза ужасающей правде, он всегда ищет какую-нибудь лазейку. Кроличью нору, в которую можно спрятаться. Возвращается к событиям, словно они еще не произошли, и их можно предотвратить.
Рассудок приказывает мозгу прекратить. Убеждает, что это бесполезно. Но круговорот мыслей не остановить.
Если бы я перевела деньги на карточку Уинстона, он бы вернулся вовремя. С ним Джордж был бы далеко и в безопасности. А если бы мы не расстались, у Джорджа все еще была бы собственная собака, и он не шел бы по тротуару с Фокси. А если бы я вышла замуж за надежного парня… Если, если, если…
— Миссис Туви?
Я встала.
— Пройдемте со мной, — сказала медсестра.
Она была маленького роста, а на фоне белых стен отделения интенсивной терапии казалась еще меньше. Но я могла бы поспорить, что эта женщина может поднять вдвое больше собственного веса. В реанимации все такие.
— Он жив? — прошептала я.
— Пойдемте, чтобы поговорить подробнее. Вы ведь физиотерапевт?
— Он жив? — тупо повторила я.
— Жив.
— В сознании?
Она опустила глаза.
— Пока нет. Его только переводят из службы экстренной помощи в палату.
— Какие у него травмы?
Кажется, я кричала, но она не обиделась. Она задержала мой взгляд и стала загибать пальцы:
— Двойной пневмоторакс, — сказала она. — Перелом правой голени, открытый. Он стабилизирован, раны обработаны. Потеря кожи, вероятно, понадобится пересадка. Возможно, позже мы сделаем компьютерную томографию живота, но сначала нужно было ввести дренаж в легкие. В брюшной полости никаких признаков кровотечения. Дистальная пульсация ниже перелома в норме.
— Потеря сознания? Травма головы?
— Пока не знаем. Явных признаков нет, но не знаем. Так обстоят дела на данном этапе. Вы здесь одна? Вам нужен сопровождающий?
— Моя сестра уже едет. Его отец застрял в Корнуолле. Я не могу ему дозвониться. Приедут мои родители, но не раньше чем через пару часов.
Она кивнула и спросила имя моей сестры. Сказала, что оставит сообщение на ресепшне, чтобы ее пропустили в реанимацию. Петра была не в себе. Она и говорила-то с трудом, не то, чтобы вести машину. А Винс успел выпить, так что…
Медсестра сказала:
— Леди, которую доставили нам тем же вертолетом? Водитель? Она…
— Мы не родственники, — холодно сказала я.
— Оу.
— Она жива? — спросила я.
— Да. Она в сознании. Мне показалось, что она знает вашего сына.
— Она переехала через моего сына, — сказала я.
Медсестра кивнула:
— Она очень расстроена.
— Думаю, да. Можно мне сейчас к нему?
Женщина повернулась, и я последовала за ней. Ее обувь быстро щелкала по линолеуму, и когда мы подошли к отделению интенсивной терапии, она набрала шестизначный код на панели замка. Ничего не произошло, и она вздохнула:
— Все время забываю, что код сменили, — объяснил она. Она попробовала еще раз и, прежде чем пропустить меня, повернулась: — Я должна говорить вам, что сейчас он выглядит не как обычно?
Я покачала головой.
— Хорошо, — сказала она. — Проходите.
В палате стояло шесть коек. Три из них были заняты. На одной лежала Надин, Джордж рядом, и еще один пациент напротив. Это был молодой парень с трахеотомической трубкой в горле, что означало — он здесь уже некоторое время. Позже мне рассказали, что у него развился синдром Гийена-Барре, его дыхательные мышцы были парализованы, и он находится в реанимации уже пять недель. Его мать навещала его почти каждый день, и все время визита тихо плакала возле койки.
Медсестра объяснила, что Джорджа смогут перевести в детскую реанимацию в другую больницу, когда он будет достаточно стабилен. А пока он останется здесь. С Надин.
Я не смотрела на нее, но мне пришлось пройти мимо ее кровати. Я чувствовала движение — поднятая рука, булькающий звук. Она издала мучительный тихий стон, как животное, попавшее в капкан.
Я смотрела только на Джорджа. Я встала на колени у его койки и поцеловала его руку. Его раздели до трусов. Его маленькое изломанное тело было покрыто мазками засохшей крови, а два дренажа чудовищными змеями выползали из груди.