— Я здесь, родной, — прошептала я.
Я механически проверила мониторы. Сатурация была немного низкой. Я поправила пульсометр на его указательном пальце и выдохнула, когда показатели числа на мониторе начали расти.
Над его правой ногой была устроена палатка. Открытый перелом — это сорванная кожа, размятые мышцы, обнаженная кость. Вокруг его ноги был установлен внешний фиксатор, но с учетом кожной трансплантации восстановление займет не меньше года.
Я повернулась к Надин. Ее глаза расширились, когда она увидела мое лицо, и она начала трясти головой, словно хотела сообщить что-то важное. Выражение ее лица было настойчивым, отчаянным. Я отвернулась. Затем поднялась на ноги и задернула занавеску, отрезая ее. Я слышала, как она беззвучно плачет.
Она искала меня. Ехала к моему дому через весь Хоксхед. И вот мы все здесь.
Я снова поцеловала руку Джорджа и прошептала, что люблю его. Снова и снова я говорила ему, что все будет хорошо, что он скоро проснется. Я говорила, чтобы он не боялся. Я буду здесь. Я не оставлю его одного.
Мой мальчик был таким красивым. Его кожа была такой гладкой и белой, только возле уха осталось немного засохшей крови. Я спросила, можно ли мне ее стереть, и медсестра принесла мне большой комок ваты и металлическую кювету с прохладной водой. Джордж не шевелился. Интубационная трубка была привязана куском бинта и оттягивала угол рта. Я попросила отрегулировать ее, и они сделали. Сестры заботились о нем, как о собственном ребенке. И глядя, с какой заботой и нежностью они ухаживают за моим сыном, я разрыдалась.
До этой минуты я держалась хорошо.
ГЛАВА 38
Надин оставалась в отделении интенсивной терапии сутки, затем ее перевели в травматологию. У нее были сломаны ребра. Скотт не навещал ее в реанимации, но дети были, я слышала их тихие голоса за занавеской. К тому времени среди медперсонала уже распространились слухи, и они знали о «нашей ситуации». Они обращались с нами беспристрастно и профессионально, но удовлетворили мою просьбу не отдергивать занавеску. Еще со времен своей студенческой практики я помнила, что на самом деле это строго запрещено.
Только когда каталку с Надин вывезли из палаты, одна из медсестер по имени Кайла, сказала, указывая на занавес:
— Ну, теперь мы можем снести эту Иерихонскую стену?
Мои родители приезжали и уезжали. Уинстон приехал и уехал. Затем он вернулся с сандвичами и остался.
Приехала полиция, и по их словам, все было довольно просто. Свидетели видели, как Надин потеряла контроль, когда перед ней выскочил тот злополучный «Фиат» со стариком за рулем. При поступлении в больницу был проверен уровень алкоголя в ее крови, и он оказался в пределах допустимой нормы. Хотя она и признала, что пила. Она так же сообщила, что только что узнала о романе мужа, так что ее психическое состояние могло повлиять на скорость реакции. Она сообщила им, что очень сожалеет о случившемся.
Мы все очень сожалели.
Петра приехала и осталась. И заплакала. А потом она еще немного поплакала. Она три дня сидела возле Джорджа, всхлипывая, ломая руки и умоляя его проснуться. Иногда она смотрела на меня, и я видела, как напрягаются мышцы у нее на шее.
— Скажи уже, — попросила я через несколько часов.
— Что, — спросила она.
— Что собиралась.
Она убрала волосы со лба Джорджа.
— Не о чем тут говорить.
— Ты думаешь, это я виновата.
Она резко развернулась ко мне всем телом:
— Я бы ни за что так не сказала.
— Все и так ясно, Петра.
Она поднесла руку ко рту, чтобы подавить очередное рыдание. Затем сделала глубокий вдох и ухватилась за металлический поручень кровати, как будто нуждалась в дополнительной опоре.
— Я тебя не обвиняю, — сказала она.
Ее слова звучали уверенно и твердо, но с оттенком горечи.
— Зато я себя обвиняю, — ответила я и посмотрела ей в глаза. — Это я во всем виновата. Всегда. Тебе не нужно ничего говорить.
— Не преувеличивай! — вспыхнула она.
— Я не преувеличиваю. Конечно, это я виновата! Это последствие моих ошибок. Я все признаю. Но я не хочу, чтобы ты всхлипывала и изображала из себя оскорбленную невинность. Во всяком случае, не возле моего сына.
— Твоего сына, — беззвучно повторила она.
— Да, Петра, это мой сын. Хорошая или плохая, но я его мать. Поэтому либо выскажи все сразу или успокойся. Потому что еще и твои истерики я сейчас не выдержу.
Она отошла от Джорджа, встала в изножье кровати и поманила меня. Ее лицо было жестким.