Джордж завел себе друга, мальчика по имени Лукас, который тоже увлекался покемонами, и я, наконец, решилась оставить его под присмотром Уинстона, а сама отправилась в полицейский участок Кендала, чтобы сдать отпечатки пальцев и мазок. Как вы понимаете, меня никто не принуждал, но отказ автоматически перемещал меня из свидетелей в подозреваемые.
Вернулись результаты вскрытия, и теперь стало ясно, что Уэйна задушили.
Мне стало плохо при мысли о последних минутах его жизни, но за себя я больше не опасалась. Угроза жизни ребенку может сильно изменить вас. Я словно онемела внутри. Я спокойно и невозмутимо предоставила свою ДНК, потому что худшее в моей жизни уже случилось. Если, сопоставив мои отпечатки с найденными в доме Уэйна, они найдут совпадение, пусть будет так.
Была ли я беспечной? В некоторой степени, да. Возможно, я прятала голову в песок, но смерть Уэйна теперь стояла в конце длинного списка вещей, требующих моего внимания. Я снова заявила, что никогда не приходила в дом Уэйна, и пожелала детективам успеха. Сказала, что надеюсь на справедливость для Уэйна, и пусть они найдут убийцу как можно скорее. Если они вернутся с доказательствами моей лжи, я расскажу правду. Но не раньше. Я не могла тратить часы времени на допросы, в то время, как Джордж был прикован к постели и нуждался во мне. Я должна была быть с ним. Я не могла допустить, чтобы меня арестовали.
«Ты все время лгала, Роз», — сказал Генри.
Да. Он был прав, почти. Скотт тоже однажды заметил, как легко я лгу.
Нелегко смотреть на свою жизнь и знать, что ты сама виновата в том, как все обернулось. Именно вся эта ложь усадила Надин за руль машины, а затем поставила моего сына на ее пути. Вот что заставило Генри уйти, пока я окончательно не испортила ему жизнь.
Теперь никто не верил моим словам. Вряд ли их можно было за это винить.
Два дня спустя Джордж чувствовал себя хорошо. Ему все еще было больно, но он храбро терпел и не жаловался. Получив открытку «Поправляйся скорее» от одноклассников, он заявил, что больше не хочет уходить из школы и переезжать. Он скучал по своим друзьям, поэтому мы договорились, что двое из них навестят его в больнице на следующий день.
Вместе с открыткой одноклассников пришло также письмо с извинениями от школы за то, что его ошибочно обвинили в краже покемонов. После несчастного случая к учителю подошел какой-то расстроенный мальчик и признался, что это он засунул игрушки в рюкзак Джорджа. Он хотел отомстить Джорджу за то, что тот объявил его ланч-бокс «девчачьим», и теперь вопрос был закрыт.
Мы с Уинстоном решили, что Джордж достаточно хорошо себя чувствует, чтобы оставить его одного на ночь. Мы вернулись в Хоксхед, где я сдала свою машину механику. Уинстон обещал возить меня в Барроу на своем фургоне. А поскольку клиника дала мне двухнедельный отпуск, автомобиль нужен был только для поездок в больницу.
Через день мне позвонили из гаража и попросили приехать, чтобы что-то обсудить.
— Звучит дорого, — сказала я, и на другом конце воцарилось тяжелое молчание.
Брайан, владелец автомастерской, был старым школьным другом моего отца. У него было четыре сына, трое из которых работали с ним. Второй по старшинству пятнадцать лет назад был сбит обкуренным водителем Audi Q3 во время замены колеса беременной женщине. Теперь Брайан тайком прикладывался к фляжке, которую всегда держал в кармане рабочего комбинезона, и хотя считалось, что работать с двигателями он еще может, но за руль его уже не пускали. Я несколько раз видела, как сыновья подбрасывали его до нужного пункта назначения.
— Как дела у твоего отца? — спросил Брайан.
Его кабинет был завален бумагами, скрепками и пустыми кружками. На стене висел календарь с изображением Клиффа Ричарда. Какой-то шутник пририсовал ему бороду, как у амиша — без усов.
— Хорошо, спасибо, — ответила я.
Брайан знал о деньгах, которые я потеряла, и о причине переезда моих родителей. Но если и имел мнение на этот счет, он его не озвучивал.
— Давненько не виделись, — сказал он.
— Я слышала, у тебя появилась еще одна внучка, Брайан. Поздравляю.
Он покраснел от гордости, сунул руки в карманы и перекатился с носков на пятки.
— Да, — сказал он. — Совсем малышка. А кричит, как пожарная сирена.
— Значит, хорошие легкие, — сказала я. — Как ее назвали?
Он нахмурился.
— Как-то по-иностранному. Все время забываю.
Он покачал головой, улыбаясь то ли своей неспособности запомнить иностранное имя, то ли своей невестке, усложняющей ему жизнь всякими глупостями.