— Есть сходство, — признал Либерман. Эль Перро нисколько не напоминал Пэта Райли, но Либерман был не самоубийца.
— Вот именно, твою мать, — серьезно заявил Эмилиано. — Все говорят, что я на него похож. Да ты что стоишь? Садись, парень.
Ресторан казался еще меньше, чем его помнил Либерман. Здесь был небольшой цветочный магазин, когда Альфонсо и Анжелика Наранита купили его и переоборудовали в ресторан. Анжелика хорошо готовила, но у четы Наранита не было честолюбивых устремлений. Дети выросли, и этот ресторанчик был достаточно хорош для них — по крайней мере, так было до тех пор, пока Эмилиано Дель Соль не решил назвать его своим вторым домом.
Наступила тишина. «Щупальца» спокойно ожидали команды Эль Перро — что им делать или думать в присутствии двух полицейских.
— Ты услышал, что я здесь, и решил навестить эти места, чтобы повидаться со старым амиго, — предположил Эмилиано, сложив кусок хлеба наподобие щипцов и опустив его в тарелку. Он ухватил кусок мяса с кровью и протянул Либерману. — Попробуй. Я велел Анжелике не жалеть сахара и положить и чуть больше соуса халапеньо.
Либерман откусил кусок. Во рту сладко жгло. Он жевал, зная, что потом это ему дорого обойдется. Эмилиано наблюдал за ним с благосклонной улыбкой. Хэнраган проглотил мясо с хлебом, не разжевывая.
— Ну что, вкусно?
— Пикантно, — оценил Либерман.
— Хочешь пива? — спросил Эмилиано и окунул хлеб в мясной соус, на этот раз для себя. Либерман не успел ответить, как черная рука с вытатуированным на ней скорпионом подала ему и Хэнрагану открытые бутылки.
Эмилиано наклонился к полицейским, и, дыша огнем, прошептал:
— Как говорится в рекламе — лучше этого вам не найти. А теперь скажите, зачем пришли?
— Скобяные товары Резника, — объяснил Либерман.
— Скобяные товары Резника, — повторил Эмилиано с набитым ртом.
— Ты задолжал Резнику, — сказал Эйб. — Ты должен ему двести долларов сорок центов.
— Интересно, — отметил Эмилиано, глядя на своих собратьев по банде, которым все это, по-видимому, не казалось уж очень интересным. — А если я скажу, что не буду платить двести долларов сорок центов?
— Тогда мы можем поторговаться, — сказал Либерман.
— Поторговаться насчет чего?
— Мы можем забыть про сорок центов, — ответил Либерман.
— Это щедро, — серьезно произнес Эль Перро, кивнув головой. — Очень щедро. Двести долларов — это туалетная бумага, чтобы подтереть мою nalga[9], — прошептал Эль Перро, лицо которого находилось теперь всего в нескольких сантиметрах от лица Либермана. Он сделал жест, как бы подтираясь.
Кто-то засмеялся, но это была неправильная реакция. Эль Перро покосился на темный угол, откуда донесся смех. Затем кто-то заворочался за столиком позади Либермана, и полицейский услышал, как этот кто-то встал и направился к ним. Большая фигура наклонилась, прошептала что-то на ухо Эмилиано и затем отошла.
— Пьедрас говорит, вам надо отрезать яйца и бросить обоих в пруд Гартфилд-парка, — сообщил полицейским Эль Перро, откидываясь на спинку стула. — Пьедрас хороший боец, но немного с приветом. Не хотелось бы отрезать вам яйца. Мы можем просто бросить вас в пруд. Там так много дерьма, что ты подавишься использованной резинкой, прежде чем выплывешь на поверхность. — Он повернулся к Пьедрасу, который сел за спинами полицейских, и заорал: — Ты слышал, что я только что сказал, Карлос? Я сказал, что ты умеешь драться, но ты псих, понятно? Нельзя убивать копов почем зря. Кроме того, Ребе — он особенный. Он — первый коп, который меня арестовал. Я был маленьким говнюком, лет, наверное, десяти, верно, Ребе?
— Маленьким говнюком, — согласился Либерман.
— Признайся, что ты псих, Карлос, — мягко произнес Эль Перро.
— Я псих, — не стал спорить Пьедрас.
— Репутация «щупалец» пострадает, если влезать в долги и не платить по ним, — заявил Либерман. — Ты заплатишь свои долги, ты заплатишь моему доброму другу Резнику, и в районе все будут говорить, что Эмилиано Дель Соль — истинный patron[10].
Эль Перро осушил бутылку пива и оглядел помещение.
— Здесь нет женщин, — заметил он. — Как так вышло, что здесь нет женщин?
— Las mujeres estan a la casa donde usted dija…[11] — начал кто-то.
— Да знаю, знаю, — произнес Эль Перро раздраженно. — Это была всего лишь… э-э… — Он посмотрел на Либермана, ожидая от него помощи.
— Фигура речи, — подсказал Либерман, хотя это было не совсем то, что нужно.
— Фигура речи, — повторил Эль Перро. — Карлос, заплати viejo. Ты настоящий мужик, старина. Все мошенники, карманники, воры и проститутки, промышляющие в этом районе с давних времен, уважают тебя, Ребе, потому что ты кладешь на угрозы. — Эль Перро повернулся к «щупальцам». — Э, да ведь пару лет назад этот старый коп с грустным лицом вошел в бар «Мазатлан» и прострелил руку Педро-Паровозу Рамиресу. Мой брат это сам видел. Рамирес ограбил тот бар во второй раз за месяц и наступал на этого копа с разбитой бутылкой из-под текилы. Меня там не было, но мой братишка, хотя ему там не место, мне все рассказал. Viejo перешагнул через тушу на полу, забрал разбитую бутылку, которую Рамирес сжимал окровавленными пальцами, потрепал его по щеке, вытащил у него из кармана бумажник, вынул оттуда все деньги и отдал их Мануэлю Ортеге, бармену «Мазатлана». Мой брат видел, как Ортега положил эти деньги не в кассу, а к себе в карман. Ты не знал этого, правда, Либерман?