— Что там?
— Колени, оба колена. Суставы поражены артритом. Белое вещество между костями — это соединительная ткань. Вот здесь. Она износилась.
— Я знаю, — сказал Либерман. — Вы мне говорили это в прошлом году.
— В этом году стало немного хуже. Не сильно, но хуже. Колени болят?
— Когда много хожу, — ответил Либерман.
— Приходится много ходить?
— Бывает.
— Весьма неблагоприятно для таких коленей, — заметил доктор, глядя на Либермана. — В волейбол, баскетбол не играете? Трусцой не бегаете? Чем-нибудь в этом роде занимаетесь?
— Нет.
— Это правильно. Но я не исключаю, что вам понадобится операция, — предупредил Хартман, снова поворачиваясь к рентгеновским снимкам.
— Когда?
— Кто знает, — ответил врач. — Когда начнутся боли, когда это будет мешать вам ходить. Через десять лет, возможно, двадцать. А может быть, никогда, если ситуация не станет уж очень скверной и если вы не будете давать коленям чрезмерные нагрузки.
— Что еще скажете?
— За давлением вы следите, — сказал Хартман, глядя на листок с результатами обследования. — «Тенормин» принимаете каждое утро?
— Каждое утро, — подтвердил Либерман.
— Фермент печени… У вас по-прежнему положительная реакция на гепатит. Печень немного увеличена.
— Все это у меня уже тридцать лет.
— Возможно, так и останется до конца жизни, — сказал Хартман. — Вы не можете сдавать кровь как донор.
— Но мне переливать кровь можно?
— А вы в этом нуждаетесь?
— Что там еще?
— Посмотрим, — сказал доктор. — Вырост на кости мизинца левой руки. Это видно на снимке. Вам следовало заняться этим, когда вы его заполучили.
— Это случилось в 1969 году, — сообщил Либерман. — Я сломал палец, преследуя женщину, которую звали…
— Я ничего не буду предпринимать по этому поводу, поскольку вас, по-видимому, не беспокоит, что палец не сгибается, — проговорил врач, глядя на снимок.
— Продолжайте.
— Сердце в порядке. Легкие в порядке. Вы как-то тренируетесь?
— Нет.
— Я тоже, — признался Хартман. — А надо бы. Я имею в виду — мне. Обмен веществ. У вас растет маленький животик, но вес хороший. Верхний отдел позвоночника все еще беспокоит?
— Когда становится холодно.
— Аллергия прежняя, — сказал доктор, глядя в конец памятки. — Непереносимость молока.
— Я его больше не пью, — солгал Либерман.
— Ну, вот так, — подытожил Хартман, поднимаясь. — Учитывая климат, ваши возраст и профессию, можно сказать, что вы здоровы. Мой вам совет: когда достигнете пенсионного возраста, продайте все имущество и перебирайтесь во Флориду. Я слышал, что в Форт-Майерсе дома по-прежнему дешевые. Сам я собираюсь поступить именно так.
— Я подумаю об этом, — пообещал Либерман, тоже вставая. — Можно задать вопрос?
— Задавайте. У меня осталось только несколько благотворительных осмотров.
— Хэнраган уже приходил к вам? — спросил Либерман.
Хартман снял рентгеновские снимки со светящегося экрана и выключил его.
— Хэнраган, — сказал доктор, поворачиваясь к пациенту. — Хэнраган. Да, приходил.
— Он мой напарник.
— Да-да, помню. Я посоветовал ему следить за печенью, за весом и за душевным состоянием. Предложил ему сесть на диету, отказаться от алкоголя и записаться на прием к психологу полицейского управления. Я также подчеркнул, что в этом году он решает сам, как ему поступить, но, если он моим советам не последует и доживет до будущего года, я напишу ему такую рекомендацию официально. Вы это хотели узнать?
— Именно это.
Визит к Хартману занял меньше времени, чем рассчитывал Либерман. Поскольку у него еще оставалось время, Либерман проехал около десяти кварталов на юг до Уилсона, а затем свернул от озера на улицу-тупик в Рейвенс-вуде, где находился дом Хэнрагана. На улице играли дети. Либерман поднялся по ступенькам и постучал в дверь. За каждое третье слово, слетавшее с губ этих детей — им и десяти еще не было, — полвека назад мама Либермана их бы нещадно выпорола.
Хэнраган открыл дверь, только когда Либерман постучал во второй раз. Свежевыбритый, в чистой рубашке и галстуке, Билл недавно вышел из душа. Его состояние выдавали только розовое лицо и налитые кровью глаза.
— Входи, — сказал он, отступая от двери. — Я напою тебя кофе.
Либерман вошел. Он был в этом доме лет пять назад, не меньше, когда там еще жила Морин. Дом, как и Хэнраган, удивил его — незахламленный, чистый. Они перешли в кухню, где кипел кофейник.
— У тебя уютно, — сказал Либерман. Он взял чашку с горячим кофе и заметил, что сушилка для посуды пуста.